РАЗГРОМ ГРУППЫ АРМИЙ «Ц» В ДОЛИНЕ ПО
РАЗГРОМ ГРУППЫ АРМИЙ «Ц» В ДОЛИНЕ ПО
Старшим командирам германской армии в Италии всегда было ясно, что в случае мощного наступления противника фронт на Апеннинах не удержать. Генерал-полковник фон Фитингоф, сменивший фельдмаршала Кессельринга на посту командующего группы армий «Ц», несколько раз предупреждал об этом ОКБ.
Естественно, я обдумывал ситуацию, в которой окажется 14-й танковый корпус. Я по-прежнему считал, что корпусу придется встретить один из главных ударов противника. Установившаяся практика просить подкрепления заставляла меня предъявлять доказательства существования предполагаемых районов сосредоточения усилий противника, что я постоянно и делал. Тем не менее, даже командующие группой армий и армией считали, что противник ударит вниз с Апеннин в долину По с какой-нибудь ближайшей к этой долине позиции. А это означало, что он двинется в направлении Болоньи. Однако в ходе зимнего наступления я начал сомневаться, что противник будет действовать именно так. В период наступления на Адриатическом побережье и после него он ни разу не повторил серьезных атак на позиции у Болоньи. Он мог и обойтись без дорогостоящего и занимающего уйму времени наступления в горах, а вместо этого прорвать всю линию фронта на Апеннинах из долины По. После успешных для него боев на участках 76-го танкового и 73-го корпусов у него появились условия для такой атаки. Если он сможет развить этот успех и осуществить прорыв в одном-единственном месте, это решит судьбу не только 10-й, но и 14-й армии, а также Лигурийской армии на западе. Дальнейшее продвижение от юго-западной части озера Комаккьо обеспечит ему путь через Феррару на Верону. Этот город оставался единственными воротами для выхода всех еще воюющих в Италии германских войск на север. Если союзники направят всю свою военно-воздушную мощь на перевал Бреннер, они смогут практически заблокировать его. А это одна из тех ситуаций, в которых можно использовать крупные парашютные соединения. И это даже не будет отчаянной авантюрой, потому что партизаны помогут парашютным войскам на территории всей долины По. При таких условиях участие 14-го корпуса было бы возможным, но с очень большими трудностями. Я предчувствовал, что корпус будут держать на позициях как можно дольше, чтобы он служил опорным пунктом для отступающей 10-й армии, а также осуществлял защиту с фланга, а позднее действовал в арьергарде 14-й армии, и что начать вывод войск можно будет только в условиях жесточайших боев. Я не предполагал, что Лигурийская армия под командованием Грациани будет отведена. Если там начнется стремительное отступление, то итальянские части этой армии окажутся раздробленными, тогда как пока еще многочисленные подразделения германских сил на Западном альпийском фронте смогут собраться на севере По.
Эти прогнозы едва ли придавали мне уверенности. Да, боевой дух наших войск оставался достаточно высоким, но, пока не начнется большое наступление, проверить это было невозможно. Диверсионная деятельность ограничилась несколькими небольшими операциями, а основная часть войск прозябала на постоянных позициях. Чем лучше эти позиции укреплены, тем сложнее будет вести новую маневренную войну, и это меня беспокоило. Хотя дивизии в моем корпусе были неплохие, но среди них не было элитных, например моторизованных, по-настоящему мобильных и способных обеспечить защиту от бронетехники.
Когда 14 апреля началось наступление, оно оказалось сюрпризом для правого фланга моего корпуса и левого фланга нашего соседа справа – 51-го горного корпуса. Эта атака на самом деле явилась для нас такой неожиданностью, что, когда она уже началась, мы все еще думали, что это какая-то диверсионная операция. Она шла в направлении стоящего крайним слева полка левофланговой дивизии горного корпуса и сразу же принесла значительный успех. Затем противник развернулся и двинулся на правый фланг 94-й пехотной дивизии на моем участке фронта и быстро расстроил все ее позиции с правого края. Предвидя надвигающуюся угрозу, я привел в состояние полной боевой готовности резервный батальон, стоявший за разграничительной линией двух наших корпусов, но его сил оказалось недостаточно. Единственным оперативным резервом для любой критической ситуации, которая могла возникнуть на территории между Болоньей и Тирренским морем, была 90-я гренадерская моторизованная дивизия. Остальные резервы группы армий – 26-я танковая и 29-я гренадерская моторизованная дивизии, можно сказать, элитные, – необходимы были, по мнению командующего, в районе озера Комаккьо. Так как атака противника с того направления могла полностью отрезать всю группу армий, для командующего не было ничего страшнее этого.
Сейчас уже трудно судить, могло ли правильное использование 90-й гренадерской моторизованной дивизии предотвратить прорыв между 51-м горным и 14-м танковым корпусами. Вероятно, конечный результат остался бы неизменным. Тем не менее, ход боевых действий здесь стал еще одним примером неправильного использования резервов. Один полк раньше времени бросили на борьбу с партизанами на дорогах, идущих на юг от Пармы и Реджио, а такое распыление резервов не позволило сосредоточить их силы в месте прорыва линии фронта, где надо было энергично обороняться. Более того, оставшуюся часть этой дивизии преждевременно бросили в бой, как ни странно, против прорыва противника на участке левофлангового полка 51-го горного корпуса. Хотя какое-то время эта дивизия и сдерживала фронтальную атаку, она не смогла помешать противнику развернуть свои силы на теперь уже оголенном фланге 14-го танкового корпуса и направить их против 94-й пехотной дивизии. Когда армия осознала, что наступил критический момент, у нее уже не осталось никаких резервов. Задействованные к тому времени части 90-й гренадерской моторизованной дивизии двигались теперь на восток к своим основным позициям. Из-за такого направления маневра любая контратака оказалась бы бесполезна, и в любом случае такого рода маневр требует много времени. Не мог и я со своим единственным резервным батальоном из Болоньи остановить этот прорыв, поскольку, когда я прибыл на место, после ухода 90-й гренадерской моторизованной дивизии правый фланг уже рухнул. Теперь у противника была полная свобода передвижения.
Направление для своей атаки союзники выбрали мудро и с перспективой на развитие. После того как их силы миновали деревню Толе, они вышли на местность, которая всегда вызывала у меня беспокойство, я уже описывал эти места с пологими необрабатываемыми склонами, вытянутыми в сторону По, где сразу же можно было задействовать бронетехнику. Мобильные противотанковые средства обороны, которые я держал наготове в глубине фронта, не вступили в бой, и уже начали выходить из строя коммуникации.
Поражение приняло необратимый характер. Мне удалось еще раз организовать нечто вроде оперативного фронта на северных склонах Апеннин, но он уже не носил характер опорного.
Обнаружив самый слабый участок германской оборонительной системы, противник собрал свои войска, чтобы воспользоваться этим. 1-я американская бронетанковая дивизия преодолела нашу мобильную противотанковую оборону на северных склонах Апеннин. Великолепные 10-я альпийская и 88-я пехотная дивизии США двинулись вперед к Виа Эмилия, соединяющей Болонью с Моденой. Когда немецкая 94-я пехотная дивизия была разбита, вся оборонительная система вокруг Болоньи распалась сама по себе. Вместе с 94-й вынуждена была отступить и плохо подготовленная 8-я горная дивизия. С другой стороны осуществлялся плановый вывод из Болоньи 65-й пехотной дивизии и соседней 305-й, вновь оказавшейся под моим командованием. Партизаны вели себя в Болонье спокойно, возможно в награду за нашу мирную эвакуацию из города. Проводимая нами в те месяцы политика умиротворения принесла свои плоды. Но я все-таки настоял, чтобы все отступающие войска обходили город стороной.
Так как следовало предполагать, что врагу известно местонахождение моего передового командного пункта, мы перебрались 13 апреля на заранее подготовленный пункт у Риоло, расположенный восточнее Кастельфранко и ближе к Виа Эмилия. Тем временем превосходство противника в воздухе становилось настолько подавляющим, что никто не отваживался появляться на дорогах в дневное время. Мой верный ординарец Фейрштак без конца попадал под бомбежки, пытаясь на своей телеге раздобыть провизию для штаба. Его тяжело ранило, и ему пришлось ампутировать ногу. Я сразу же навестил его в полевом госпитале и долго сидел у его кровати, держа его за руку. У нас обоих были одни и те же мысли: после семи лет совместной службы пришло время расставаться. Ни он, ни я не знали, куда его отправят. Я боялся, что нам не суждено больше встретиться. Он понимал, что лишается моей помощи, так же как я лишался его. Такие моменты в солдатской жизни – самые печальные из всех воспоминаний. Ныне он живет жизнью крестьянина где-то в Восточной зоне, но долго ли протянет?
К 20 апреля противник уже знал, где расположен мой новый командный пункт. Я был в доме один, когда началась воздушная атака. Несколько бомб взорвались совсем близко, загорелось соседнее здание, скот бросился врассыпную, а мое белье, висевшее на веревке, забросило взрывом на деревья.
Выводить корпус за реку По в организованном порядке было уже невозможно. Угроза с воздуха заставляла нас передвигаться только ночью, хотя противник наступал столь стремительно, что дневных переходов не удавалось избежать. Танки союзников постоянно гнали штаб корпуса с одного места на другое.
Полоса, примыкающая непосредственно к По с юга, на глубину 10-15 километров абсолютно голая. На ней нет естественных преград, позади которых откатывавшиеся назад разрозненные части могли бы создать что-то вроде последней оборонительной линии. Донесения союзников указывали на то, что это было частью их плана: в подходящий момент достичь этой безлесной зоны.
На участке соседнего 1-го парашютного корпуса противник уже дошел до Модены. Во время переброски нашего командного пункта мы попали под артиллерийский обстрел со стороны оголенного левого фланга. Справа от 14-го танкового корпуса все шире становился разрыв между ним и 51-м корпусом. Последний то ли уже был отрезан, то ли, как мы предполагали, отброшен на север к Мантуе. Западнее нас противник достиг Сан-Бенедетто на реке По и атаковал Поджио-Рукко. Части 65-й и 305-й пехотных дивизий, еще способные вести бои, собрались у Кампозанто. Остатки 8-й горной дивизии отступали в направлении этой группы, но не могли прикрывать свой полностью оголенный западный фланг. Что касается нашего корпуса, то 94-я пехотная дивизия совсем потерялась из виду, вероятно, противник гнал ее на запад или уже окружил. 90-я гренадерская моторизованная дивизия отступила на запад вместе с 51-м горным корпусом. Командир 65-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Пфайфер был убит на мосту близ Финале. Я не надеялся собрать боеспособные части южнее По.
В ночь на 22 апреля мне предстояло решить: сдаваться в плен вместе со штабом корпуса или попытаться форсировать реку. Я решил перебраться на другой берег. Штаб разделился на несколько групп. На рассвете 23-го мы нашли переправу у Бергантино. Из тридцати шести паромов в зоне 14-й армии только четыре все еще действовали. Из-за непрерывных воздушных налетов бесполезно было форсировать реку днем. Поскольку уровень воды в По был низкий, многие солдаты и офицеры смогли ее переплыть. У Ревере подъездной путь оказался блокирован горящими машинами. Нам пришлось бросить наши машины. В утреннем полумраке мы пересекли реку, и вместе с оперативным отделом штаба я прошагал двадцать пять километров до Леньяно. Нам не удавалось установить какую-либо связь. Генерал-майор фон Шельвиц, взявший на себя после смерти генерала Пфайфера командование остатками 65-й и 305-й пехотными дивизиями, попал в плен на южном берегу.
Ночь 23 апреля мы провели в Леньяно, потом пытались переправиться через Адидже, чтобы попасть на тыловую базу корпуса в Сан-Стефано. Все мосты были разрушены авиацией, и нам опять пришлось искать переправу. Между тем даже по ночам все дороги подвергались непрерывным налетам истребителей-бомбардировщиков. У Сан-Стефано я собрал штаб корпуса, тех его офицеров, которым группами удалось уйти за По. 24-го я вновь оказался в расположении командующего армией в его штабе, который находился между Вероной и озером Гарда. В течение ночи мы попытались идти дальше по долине Адидже и восточной дороге у озера Гарда к селению Ала, но нас задержали заторы на дорогах. Следующей ночью мы удачно прошли перевал Пазубио и добрались до горного селения Ронки. Там мы организовали полевой штаб и на горном воздухе восстановили свои силы после многих бессонных ночей.
В это время неожиданно вновь обнаружились два бывших штаба дивизий – 94-й пехотной и 8-й горной. Из разрозненных частей, в основном из других соединений, они организовали оборонительную линию от озера Гарда до перевала Пазубио. Из тыла пришло небольшое пополнение, состоящее из курсантов офицерской парашютной школы и горной школы СС. Так появилась возможность собрать пехоту для того, чтобы занять долину Адидже и горы между ней и озером Гарда, но артиллерии там уже не было, ее задачи взяли на себя зенитные батареи сухопутных войск и люфтваффе.
Теперь противник прекратил все атаки. Мы задавались вопросом, не истощились ли его силы, но предполагали, что, скорее всего, он больше не видит смысла в том, чтобы рисковать жизнью своих солдат.
Дороги, ведущие на север, были забиты бесконечным потоком отставших от своих частей солдат. Если бы мы уже давно не привыкли к подобным сценам, то должны были увидеть в этом свидетельство полного краха. Разбитая пехота откатывалась назад еще со времен прорыва у Кассино, иногда со своими командирами, иногда без них. Такого рода марши абсолютно ослабленных сил на этом фронте впечатляли больше, чем во времена отдельных кампаний Первой мировой войны. По этой же причине у войск не было поводов бунтовать. Любой солдат, с кем ни поговоришь, рассказывал одну и ту же историю: часть разбили или окружили с фланга, пробирался через линию фронта, а сейчас намерен выполнять приказ двигаться к сборному пункту в тыловой район. Ни разу не удалось выяснить, кто отдал такой приказ. Невозможно было и собрать этих отставших солдат на новой оборонительной линии в чужих частях. Каждому из них невыносима была перспектива остаться без своей полевой почты и не в окружении привычной солдатской семьи.
Тем не менее эти пехотинцы не выглядели деморализованными. В отличие от 1918 года, они вели себя достойно. Всех их, без исключения, нельзя было обвинить в трусости или в неподчинении приказу. Их учили, что в случае, если на линии фронта нет организованного боевого порядка, они должны отходить в тыловые районы, что, на их взгляд, было единственным способом восстановить силы для новых боев.
Находясь южнее По, я все время пытался собрать этих отставших солдат и вернуть их в те части, которые еще вели бои. Но подобного рода несогласованные приказы реальных результатов не имели, так как сами командиры были порядком измотаны физически, чтобы оценить важность именно такого порядка действий. После катастрофы такого масштаба, то есть после прорыва противником всех боевых порядков и последовавших за этим длительных маршей, переправ через реки и многих бессонных ночей, единственное, что можно было сделать с изможденной пехотой, – это довериться инстинкту простого солдата и заново формировать части в глубоком тылу.
Мы заняли так называемую «Голубую линию», на которой впервые за долгие годы войны я обнаружил действительно мощные и глубокие фортификационные сооружения. Они сохранились со времен Первой мировой войны! Но противник намеревался обойти заблокированную восточную дорогу у озера Гарда и, используя машины-амфибии, высадиться на его северном берегу, исключив таким образом для нас возможность обороны «Голубой линии».
29 и 30 апреля я провел в доме графа Фредериготти в Памороло, близ Роверты. Обстановка была напряженная. Граф понял мое отношение к нацистскому режиму. Его семья принадлежала к аристократии Южного Тироля, и они давно стали швейцарцами, хотя и имели дом в области Трентино. Он был женат на графине фон дер Штраатен, отец которой возглавлял испанскую школу верховой езды в Вене. Так что я, можно считать, находился в гостях у немцев.
Фредериготти предоставил убежище одному старейшему члену организации Тодта[33], состоявшему в чине, равном генеральскому. Этот человек явно хотел перейти на сторону противника. Я убеждал его ехать на север, но в Роверто он осуществил свое намерение.
Я знал, что Фредериготти поддерживал Итальянский освободительный комитет. Каждый день он ездил в город для того, чтобы обсуждать, какие меры следует предпринимать против немцев, и, разумеется, это были его право и его обязанность как гражданина Италии, законное правительство которой находилось теперь в состоянии войны с Германией. На обед ему приходилось возвращаться в свой элегантный дом, где мы должны были размышлять, как спасти этот район от дальнейших военных действий, становившихся уже бессмысленными.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.