В эпицентре взрыва

В эпицентре взрыва

Свой радиометр-дозиметр позже, уже приехав в Москву, я увидел (в собственной руке) на телеэкране. Корреспондентка «Вестей», которая со всей нашей компанией посетила военный городок Курчатов, бодро сообщила: «Люди живут в зоне, где уровень радиации порой в сотни раз превышает норму».

Журналисты любят хлестнуть по нервам публики. Но тут было что-то другое. Ведь я им говорил о показаниях прибора. Средний уровень радиации в Курчатове оказался абсолютно безвредным (как в моей московской квартире: примерно 15 микрорентген). Вроде бы, лжет телепрограмма на всю страну!

Нет, не совсем так. Фраза-то построена хитро. Сказано о «зоне», под которой можно подозревать весь огромный полигон, где местами выходили даже тысячекратные превышения допустимых норм. Но телезритель, видя радиометр на фоне жилых домов, будет ошеломлен и возмущен: вот как относится к нам, простым людям, советская власть!

Такого ли эффекта добивались авторы данной программы? Не знаю. Однако предугадать его было бы нетрудно. Руководители телеканалов наивностью не отличаются. Судя по всему, они выполняли социальный заказ, поступивший от горбачевского руководства и, пожалуй, из-за океана. Иначе почему бы не сказать правду? Мы же все, включая эту теледевицу, видели нормальный городок с нормальными жителями и здоровенькими детишками в колясках.

Выходит, против Семипалатинского полигона выступали объединенным фронтом и казахские националисты, возглавившие движение «Невада — Семипалатинск», и высокое начальство в Москве. Но кто больше всех заинтересован в ослаблении нашей ядерной мощи, а в конечном итоге — в развале СССР? Ясно, Что эти деятели находились за океаном.

Пас провезли по тем местам, где непосредственно проводились испытания самого смертоносного оружия на Земле (если не считать алчность, подлость и глупость человеческую).

Вот берег озера, напоминающего кальдеру вулкана. Некогда здесь из земли вырвался с грохотом столб огня, дыма и пепла, разбрасывая огромные глыбы, как песчинки. Вздыбился чудовищный гриб на несколько километров. Подлинный вулкан, только не естественный, а искусственный, техногенный, сотворенный разумом и трудом человека.

Мероприятие преследовало мирные цели; выяснить возможность создания водохранилищ в засушливой зоне. (Мне кажется, идея весьма сомнительная.) С приближением к озерной кот-лозине радиометр, положенный на землю, стал отсчитывать сначала сотни, а затем и тысячи микрорентген… В общем-то можно перейти на исчисление в миллирентгенах, и тогда цифры будут в тысячу раз меньше, но все-таки в «микро» — более внушительно и страшно.

Возле атомного озера к нам неожиданно присоединился народный депутат СССР полковник Н.С. Петрушенко с подрост — ком-сыном. Тотчас произошел небольшой международный конфликт. Французская журналистка преподнесла ему идеологическую мину в виде сухой коровьей лепехи.

Суть намека была прозрачна, как слеза младенца: высокий уровень радиации сказывается на местных растениях, ими питаются коровы, дающие молоко для детей. А известно, что в цепи питания с каждым звеном концентрация вредных химических элементов возрастает примерно вдесятеро. Чем ответит советский полковник?

Н.С. Петрушенко начал решительно раздеваться, несмотря на прохладную ветреную погоду. Публика замерла.

Оставшись в одних трусах, полковник нырнул в воду. Позвал туда и своего сына. Тот с видимой неохотой последовал примеру отца.

Говорят, подобный метод доказательства некогда использовал античный философ. В ответ на утверждение, что движения нет, встал и стал ходить перед своим оппонентом.

Однако в наше время так легко не отделаться. Личное мужество полковника еще не доказывало того, что можно без вреда для здоровья пить молоко, которое давали коровы, которые ели траву, которая растет на полигоне, который заражен радиацией.

Н.С. Петрушенко сказал, что коров пригоняют сюда жители окрестных сел, несмотря на то, что полигон окружен колючей проволокой в три ряда и всех предупреждают о радиационной опасности. Коровы этого не понимают, им простительно, но вот люди… Хотя, как он уверял, военные здесь ловят рыбу и после контрольных измерений на радиоактивность с удовольствием съедают ее.

(Признаться, мне трудно было поверить бравому полковнику. Неужели военные так беспечны? При случае я спросил у одного из младших офицеров, неужели кто-нибудь у них ловит рыбу в «атомном» озере? Он ответил, что и сам этим периодически занимается, и что измерения показывают, что она пригодна в пищу. Почему так получилось? По-видимому, опасные вещества находятся преимущественно в плохо растворимых формах и не переходят из почвы и озерного ила в живые организмы.)

Там, где проходили наземные испытания атомного оружия, на первый взгляд — нормальная степь с небольшой впадиной, заросшей тростником. Однако поблизости видишь мрачную картину: странные бетонные громады, как в бреду, покореженные, порой сломанные, а то и вывернутые с корнем.

Таков «мемориальный комплекс» на месте первого термоядерного взрыва. Там, где сейчас впадина, находился прекрасно оборудованный бетонный цех для сборки «изделия» и стальная башня высотой 30 метров, на которой оно было установлено. Помимо бетонных испытательных строений располагалась боевая техника. Людей не было — только животные.

Чудовищный взрыв напрочь смёл, испарил башню и цех, в радиусе нескольких километров уничтожил все живое. С той поры, с 12 августа 1953 года, до сих пор земля помнит об этом событии. Витает здесь незримый гибельный «дух радиации».

Мой прибор отсчитывал порой тысячи микрорентген. Встречались пятна оплавленных стекловатых шлаков — быть может, то, что осталось от цеха; куски самолетной обшивки. Но самое удивительное — чахлые степные растения и голубенький цветок. Чуть в стороне — норка. Суслик? Каким образом десятилетиями живут на зараженном участке растения? Почему они не выродились? По-видимому, и в этом случае сказывается слабая растворимость веществ, оставшихся после взрыва; эффект «чистого» гамма-излучения не столь губителен, как в случае активной ассимиляции организмом радиоактивных элементов, изотопов, тяжелых металлов.

Нас предупредили, что оставаться в таком месте больше получаса опасно. Однако сказалось чье-то разгильдяйство. Автобус уехал и отсутствовал целый час (возможно, шофер избегал задерживаться здесь и не спешил сюда возвращаться). Кое-кто начал волноваться. Но я был спокоен, хотя на земле прибор показывал запредельные величины радиации.

Успокаивал окружающий ландшафт. Полупустыня с полынью, в воронке от давнего взрыва — болотце, где шумят камыши.

Симпатичные голубые цветы. Норка суслика. Не видно растений-мутантов. Порой встречаются «визитные карточки» коров, овец, лошадей.

Все-таки местные жители ухитряются проникать сюда с животными. Не помеха им даже ограда из колючей проволоки в три ряда! А ведь военные ведут разъяснительную работу среди населения и стараются никого не допускать на зараженную территорию. То ли разъяснения не убедительны, то ли охрана не бдительна, то ли слишком бесстрашны и безалаберны пастухи.

Так или иначе, а факт налицо: даже в центральной части Семипалатинского полигона, где проходили наземные испытания атомного оружия, нет безжизненной выжженной земли.

…Через пару лет, когда была напечатана в журнале моя статья о Семипалатинском полигоне, к нам в редакцию пришел пожилой мужчина. Он мне сказал, что в статье слишком мягко сказано о тех опасностях, которые связаны с этим местом. Оказывается, он сам был в числе солдат, которые обслуживали атомное испытание, участвовали в строительстве и выходили после взрыва из укрытия в район эпицентра.

По его словам, у них ужасно болела голова, шла носом кровь, мучили спазмы и рвота. Короче, наблюдались признаки сильнейшего радиационного облучения.

— Простите, а сколько вам лет? — спросил я.

— Восемьдесят, — ответил он.

— Знаете, за последние годы умерло трое моих знакомых. Им было около шестидесяти. А вы неплохо выглядите. Неужели так действует сильное облучение?

Пожалуй, я был не слишком деликатен. Но меня огорчил этот бывалый человек, так легко поддавшийся на пропаганду «семипалатинских ужасов». Если то, что он говорил, было правдой, а не деформацией памяти, а то и просто фантазией, тогда после столь сильного облучения, да еще без последующего интенсивного лечения, он бы давным-давно умер.