1197 г.
1197 г.
Этот город, завоеванный такой кровью и такими трудами, был дорог христианам еще и тем, что находился вблизи их столицы. Поэтому, забыв недавние распри, силы Анри Шампанского и бароны Палестины готовились присоединиться к немцам, как вдруг произошло горестное событие, приостановившее их план: король их, вывалившись с верхнего этажа дворца, разбился насмерть, и воинам его, вместо того чтобы следовать за Анри на поле брани, пришлось шествовать в процессии за его гробом. Это отняло время, достаточное для того, чтобы войска Малек-Аделя могли почти беспрепятственно войти в Яффу. Они уничтожили гарнизон города, перебили его жителей-христиан и утвердились почти у самой Птолемаиды. Крайне огорченные, поняв наконец, что их сил недостаточно, крестоносцы решили дожидаться отряда, идущего морем под руководством герцогов Саксонского и Брабантского. Этот отряд прибыл с опозданием, поскольку задержался в Португалии, где принял участие в борьбе местного населения с завоевателями-маврами; тем большей была радость, когда его корабли появились у Птолемаиды. Получив большое подкрепление и сухопутной армией, и флотом, крестоносцы решили не идти навстречу Малек-Аделю, а направились к Бейруту.
Город Бейрут, обладавший прекрасной гаванью и находившийся на равном расстоянии от Иерусалима и Триполи, был лакомым куском и мог бы хоть как-то компенсировать потерю Яффы. По богатству и политическому значению он не уступал Тиру или Птолемаиде. Здесь короновались многие властители Востока, здесь были обширнейшие склады многолетней добычи сухопутных и морских грабежей, а в темницах Бейрута томились многочисленные христианские узники. Поэтому если христиане горели желанием овладеть Бейрутом, то мусульмане имели не менее веские резоны за него держаться. Малек-Адель, проведав о замыслах крестоносцев, поспешил им навстречу. Вдоль равнины между Тиром и Сидоном разразилась кровопролитная битва. Оба войска действовали с решительностью и упорством. Победа склонялась то на одну, то на другую сторону, но в конце концов христиане взяли верх над сарацинами и расстроили их ряды. Много эмиров пало в этом бою; сам Малек-Адель был ранен и нашел спасение в бегстве. В результате этой блестящей победы не только Бейрут, но и многие другие прибрежные города Сирии, в том числе Сидон и Лаодикея, оказались в руках победителей.
Взятие Бейрута дало крестоносцам несметные богатства. Золото, серебро, драгоценные одежды везли возами. Два больших корабля не могли вместить оружия и осадных приспособлений, брошенных мусульманами; оставшегося же продовольствия могло хватить на несколько лет. Но особенную радость победителям доставили девять тысяч единоверцев, освобожденных из тюрем Бейрута и влившихся в ряды их армии. Эта победа прославлялась во всех христианских городах Сирии и Палестины, духовенство которых возносило благодарственные молитвы Господу и повторяло слова Священного Писания: «Тогда Сион восторжествовал от радости и чада Иудины наполнились весельем».
Между тем император Генрих VI, используя все выгоды и средства, которые доставил ему Крестовый поход, завершал завоевание королевства Неаполитанского и Сицилии. Его женитьба на Констанции, последней представительнице нормандского дома, казалось, давала ему подходящий предлог для этого предприятия. Но население острова предпочло Танкреда, побочного брата Констанции, что на четыре года отсрочило реализацию претензий императора; теперь же, после смерти Танкреда, имея достаточную материальную основу, он приступил к делу. Чтобы осуществить его замыслы, вовсе не требовались все силы империи и все ужасы войны: для подчинения измученного народа было вполне достаточно проявить умеренность и милосердие. Но движимый неумолимой местью, победитель не был тронут ни бедствиями побежденных, ни покорностью своих врагов. Все те, кто проявлял верность или хотя бы уважение к семье Танкреда, были брошены в тюрьмы или стали жертвами чудовищных истязаний. Мир, которым похвалялись завоеватели, оказался более страшным, чем война, о чем свидетельствовали разоренные города, невспаханные поля, гибнущий нищий народ. И это дикое варварство шло под знаком Креста, а государь, с которого еще не было снято отлучение, величал себя первым воином Иисуса, вождем святой рати и устроителем всех восточных дел.
Действительно, покончив с Сицилией и не имея больше врагов на Западе, Генрих направил свое внимание целиком на Восток. В письмах к духовным и светским властителям он требовал ускорения похода, обязался в течение года содержать войско из пятидесяти тысяч крестоносцев и уплатить каждому из них тридцать унций золота. Соблазненные подобными посулами, люди стали отовсюду стекаться под его знамена. Во главе их Генрих поставил имперского канцлера Конрада, епископа Гильдесгеймского, верного пособника его кровавых акций в Сицилии, поручил ему вести в Сирию третье войско крестоносцев.
Прибытие столь мощного подкрепления воодушевило христиан Палестины. Гордясь своими недавними победами, взятием Бейрута и Сидона, некоторые заговорили о Иерусалиме; но по традиции, большинство вождей под разными предлогами отвергло этот проект. И правда, какие выгоды их алчности сулил город Христа, стоявший вдалеке от моря и не имевший ничего, кроме нескольких святынь? Другое дело – приморские города Сирии, наполненные всевозможными богатствами и удобные для сношений с Европой! Но все побережье от Антиохии до Аскалона и так уже принадлежало христианам.
Оставалось лишь одно вражеское укрепление, находившееся в нескольких милях от Тира, – замок Торон. Крепость эта раздражала христианские поселения окрестных мест постоянными вылазками с целью грабежа и нарушения коммуникаций крестоносцев. И было принято решение: прежде чем думать о Иерусалиме, взять Торон.
Осаждающим сразу же пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Замок стоял на одной из гор Ливанского хребта и к нему вела узкая тропа среди скал и провалов. Осадные машины христиан не достигали стен крепости; их стрелы и камни не долетали до осажденных, те же заваливали врагов обломками скал и бревнами, а сами насмешливо взирали на их бесплодные усилия. Но трудности удвоили рвение крестоносцев. Используя опыт горняков Саксонии, бывших среди них, они, вгрызаясь в скалы, сумели прорыть подкопы до самых стен города. Веселость осажденных сразу сменилась ужасом. Понимая, что коль скоро стены рухнут, они окажутся бессильными, мусульмане, не дожидаясь этого, предложили сдать крепость на условиях сохранения их жизни и свободы. И тут обнаружилось поразительное явление: вместо того чтобы порадоваться окончанию тяжелых трудов и принять капитуляцию, вожди крестоносцев вступили в ярую борьбу друг с другом, и когда уполномоченные осажденных прибыли в их лагерь, то не могли даже понять, к кому им следует обратиться. Герцоги Саксонский и Брабантский находили повиновение только в своих отрядах; канцлер Конрад, которому как представителю императора следовало бы проявить власть, под предлогом нездоровья отсиживался в своей палатке; все же остальные препирались друг с другом, одни – считая нужным принять предложение осажденных, другие – желая продолжать осаду вплоть до полного разгрома крепости и уничтожения ее защитников. Чувствуя себя в меньшинстве, сторонники второго взгляда провожали сарацинских послов удивительным напутствием: «Защищайтесь, а если сдадитесь, то погибнете в страшных мучениях». После такого ответа, осажденным действительно не оставалось ничего другого, как защищаться, и они поклялись биться до последнего; вместо того чтобы капитулировать, они вышли на стены вооруженными и готовыми к новым схваткам. Это сразу поубавило боевой задор осаждавших, и мужество их стало таять с каждым днем. Наконец, их охватило уныние; некоторые еще продолжали сражаться, большинство же превратилось в равнодушных зрителей, предпочитая заниматься любовью с продажными женщинами, наводнявшими лагерь. И тогда вдруг разнесся слух, что Малек-Адель с несметным войском находится в пути, спеша на подмогу Торону. При этом известии вожди крестоносцев решили снять осаду. Но, чтобы скрыть свое отступление от неприятеля, они не постыдились обмануть собственных воинов. Было объявлено, что общий штурм назначен на следующий день; а когда этот день наступил, войско не увидело своих командиров, трусливо бежавших под покровом ночи. Что тут началось! Наступило всеобщее замешательство, а за ним и паника. Лишенные руководства, объятые ужасом, люди бросали оружие и пожитки, оставляли раненых, а сами, беспорядочными толпами, плохо зная дорогу, устремлялись к Тиру, куда ранее бежали их вожди. В довершение беды разразилась страшная буря с ливнем, затопившим окрестные долины и окончательно дезориентировавшим беглецов...
Данный текст является ознакомительным фрагментом.