Глава XVIII О ТИРАНИИ

Глава XVIII

О ТИРАНИИ

199. Если узурпация есть осуществление власти, на которую имеет право другой, то тирания — это осуществление власти помимо права, на что никто не может иметь права. И это есть использование власти, которую кто-либо имеет в своих руках, не на благо тех, кто подчиняется этой власти, но в целях своей личной частной выгоды, когда правитель, какими бы полномочиями он ни обладал, кладет в основу своих действии не закон, а свою волю и его распоряжения и действия направлены не на сохранение собственности его народа, но на удовлетворение его собственного честолюбия, мстительности, жадности или какой-либо другой недостойной страсти.

200. Если кто-либо может сомневаться в справедливости или разумности сказанного, поскольку оно выходит из-под пера скромного подданного, то я надеюсь, что авторитет короля сделает это для него приемлемым. Король Яков I39 в своей речи, обращенной к парламенту в 1603 году, сказал следующее: "Я всегда буду предпочитать благо народа и всего государства каким-либо частным и личным моим целям при составлении хороших законов и конституций, поскольку я всегда считал, что богатство и благо государства являются моим величайшим благом и блаженством в этом мире и именно этим законный король полностью отличается от тирана. Ибо я утверждаю: главная и величайшая разница между законным королем и тираном-узурпатором состоит в том, что в то время как гордый и честолюбивый тиран считает свое королевство и народ предназначенными лишь для удовлетворения своих желаний и неумеренных аппетитов, праведный и справедливый король, напротив, признает, что он предназначен для обеспечения богатства и защиты собственности своего народа". А в его речи к парламенту в 1609 году содержатся следующие слова: "Король связывает себя двойной клятвой о соблюдении основных законов своего королевства. Молчаливо, поскольку, будучи королем, он обязан [c.378] охранять как народ, так и законы своего королевства, и вслух при своей клятве во время коронации; точно так же каждый справедливый король в благоустроенном королевстве обязан соблюдать договор, заключенный с его народом посредством его законов, создавая свое правительство на этой основе в соответствии с тем договором, который бог заключил с Ноем после потопа: "Впредь время сева и жатвы, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся, пока существует земля". И поэтому король, управляющий благоустроенным королевством, перестает быть королем и вырождается в тирана, как только он перестает управлять согласно своим законам". И несколько далее: "Вот почему все короли, которые не являются ни тиранами, ни клятвопреступниками, будут рады ограничить себя пределами своих законов. А те, кто побуждает их к противному, суть твари и гады, приносящие вред как им, так и государству". В таких словах ученый король, хорошо понимавший суть вещей, излагает разницу между королем и тираном, которая заключается лишь в том, что один создает законы, ограничивающие его власть, и целью его правления является общественное благо, второй же все подчиняет своей воле и прихоти.

201. Было бы ошибочно думать, что этот недостаток присущ лишь монархиям; другие формы правления столь же ему подвержены. Везде, где власть, вложенная в чьи-либо руки для управления народом и для сохранения его собственности, применяется в других целях и используется для того, чтобы разорить его, терзать или подчинить деспотическим и беспорядочным приказаниям тех, кто обладает этой властью, везде она тотчас же становится тиранией независимо от того, один ли человек пользуется этой властью или несколько. Вот почему мы читаем о тридцати тиранах в Афинах, равно как и в Сиракузах; и невыносимая власть децемвиров в Риме была ничуть не лучше40.

202 Где кончается закон, начинается тирания, если закон преступается во вред другому. И если кто-либо из находящихся у власти превышает данную ему по закону власть и использует находящуюся в его распоряжении силу для таких действий по отношению к подданному, какие не разрешаются законом, то он при этом перестает быть должностным лицом, и поскольку он действует подобным образом без надлежащих полномочий, то ему можно оказывать сопротивление, как и всякому другому человеку, который силой посягает на права другого. Это признается в отношении низших должностных лиц. Тому, кто имеет [c.379] право схватить меня на улице, можно оказывать сопротивление как разбойнику и грабителю, если он попытается вломиться в мой дом, чтобы исполнить данное ему предписание, хотя я и знаю, что он имеет ордер и обладает юридическими полномочиями, дающими ему право арестовать меня вне дома. И мне бы очень хотелось узнать, почему это не должно относиться к самым высшим должностным лицам, равно как и к самым низшим. Разве это было бы разумно, если бы старший брат на том основании, что он получил большую часть отцовского имущества, имел тем самым право отнять любую из долей своих младших братьев? Или если бы богач, владеющий всей округой, на этом основании имел право захватить, когда ему заблагорассудится, дом и сад своего бедного соседа? Если человек на законном основании обладает огромной властью и богатствами, превосходящими то, чем располагает подавляющее большинство сынов Адама, то это далеко не предлог и тем более не основание для грабежа и угнетения, каковыми является незаконное причинение вреда другому; напротив, это является в значительной степени отягчающим обстоятельством. Преступать пределы власти не имеет права ни высокопоставленное, ни низшее должностное лицо; это в равной степени непростительно как королю, так и констеблю. Для первого это ещё хуже, поскольку он облечен большим доверием, уже имеет гораздо большую долю, нежели остальные из его братьев, и, как предполагается, благодаря полученному им образованию, роду своих занятий и имеющимся у него советникам гораздо лучше знает меру справедливости и несправедливости.

203. Но разве можно противиться велениям государя? Разве можно оказывать ему сопротивление всякий раз, как кто-либо будет чувствовать себя обиженным и считать, что с ним поступили несправедливо? Это приведет в расстройство и сокрушит все государства, и вместо правления и порядка не останется ничего, кроме анархии и смятения.

204. На это я отвечу, что силу следует противопоставлять лишь несправедливой и незаконной силе; всякий же, кто оказывает сопротивление в любом другом случае, навлекает на себя справедливое осуждение бога и людей; и поэтому не возникнет никакой опасности или смятения, как это часто предполагают, так как:

205. Во-первых, в ряде стран особа государя по закону является священной, и, таким образом, что бы он ни приказывал или ни делал, его особа по-прежнему свободна от [c.380] всякого посягательства или насилия, в отношении него нельзя применять ни силу, ни какое-либо юридическое порицание или осуждение. Тем не менее можно оказывать сопротивление незаконным действиям какого-либо низшего должностного лица или других уполномоченных государем лиц, если только он сам фактически не поставит себя в состояние войны со своим народом, распустит правительство и понудит народ прибегнуть к той защите, на которую имеет право всякий находящийся в естественном состоянии. И кто может предсказать, чем окончится такое положение вещей? Соседнее королевство показало миру странный пример41. Во всех же остальных случаях священность особы государя избавляет его от всяких неудобств, благодаря чему он находится в безопасности от всякого насилия и вреда, пока существует власть, так что не может быть более разумного порядка. Ведь вряд ли часто будут возникать случаи, когда он лично может принести вред, к тому же этот вред не может быть очень большим, поскольку сам он своими лишь собственными силами не в состоянии ни уничтожать законы, ни угнетать основную массу народа; если же какой-либо государь будет проявлять столь большую слабость и столь дурной характер, чтобы желать сделать это, то неудобство в виде некоторых частных злоупотреблений, которые могут порой иметь место в тех случаях, когда на трон восходит государь-самодур, вполне уравновешивается миром для народа и безопасностью правления в лице главного должностного лица, поставленного таким образом вне опасности; для государства гораздо безопаснее, если иногда несколько частных лиц подвергнется опасности пострадать, чем если главу республики можно будет легко и при малейшем поводе ставить под удар.

206. Во-вторых, эта привилегия распространяется только на личность самого короля и не препятствует тому, чтобы ставились под сомнение, встречали сопротивление и противодействие те, кто несправедливо применяет силу, хотя бы они и претендовали на получение от него тех полномочий, которые не санкционированы законом. Это совершенно очевидно в том случае, когда некто имеет королевский приказ арестовать какого-либо человека и ему на то даны королем все полномочия; и однако, обладатель этого приказа не может для его исполнения вломиться в дом человека, равно как не может исполнить это повеление короля в некоторые дни или в некоторых местах, хотя в полученном им предписании ничего не говорится о подобном [c.381] исключении; но это те ограничения, которые наложены законом, и если кто-либо их нарушает, то королевское предписание не является тому оправданием. Ведь, поскольку власть дана королю лишь по закону, он не может уполномочить кого-либо поступать вопреки закону или оправдать подобный поступок предоставленным им полномочием. Поручение или повеление любого должностного лица, когда он не имеет на то право, является столь же недействительным и незначащим, как если бы оно исходило от любого частного лица. Разница между тем и другим заключается в том, что должностное лицо обладает некоторой властью в определенных пределах и для определенных целей, а частное лицо совсем её не имеет. Ведь не поручение, а власть дает право действовать; однако против законов не может быть никакой власти. Но, не взирая на подобное сопротивление, особа короля и власть находятся в безопасности, и, таким образом, не существует угрозы ни для правителя, ни для правления.

207. В-третьих, предположим, что имеется правление, при котором особа главного должностного лица не является подобным образом священной; все же доктрина о законности сопротивления всяким незаконным проявлениям его власти не будет при всяком незначительном случае угрожать ему или вносить смуту в государство. Ибо где можно восстановить справедливость в отношении потерпевшего и возместить понесенный им ущерб посредством обращения к закону, там не может быть повода для применения силы, которая используется лишь тогда, когда человеку препятствуют обратиться к закону. Ведь враждебной силой считается лишь такая сила, которая не дает возможности подобного обращения. И только такая сила ставит того, кто её применяет, в состояние войны и делает законным сопротивление ему. Некто, держа в руке меч, требует у меня на большой дороге кошелек, в то время когда я, может быть, не имею в кармане и двенадцати пенсов; этого человека я могу убить на законном основании. Другому я даю подержать сто фунтов стерлингов, только пока я схожу с коня, и он отказывается вернуть мне их, когда я снова сел верхом, и при этом обнажает свой меч, чтобы силой защищать обладание этими деньгами, если я пытаюсь взять их обратно. Вред, который этот человек мне причиняет, в сто или даже в тысячу раз больше, чем тот, который собирался мне причинить первый (которого я убил прежде, чем он действительно нанес мне какой-либо ущерб); и тем не менее я могу на законном основании [c.382] убить одного, а другого не могу даже ранить на законном основании. Причина этого очевидна: ведь один применял силу, которая угрожала моей жизни, и у меня не было времени обратиться к закону за защитой, а если бы я лишился жизни, тогда обращаться к закону было бы уже слишком поздно. Закон не мог бы вернуть жизнь моему мертвому телу, потеря была бы невозместимой; вот почему для предотвращения этого закон природы дал мне право уничтожить того, кто поставил себя в состояние войны со мной и угрожал мне уничтожением. Но в другом случае моя жизнь не находилась в опасности и я мог воспользоваться преимуществом обращения к закону и вернуть себе таким путем сто фунтов стерлингов.

208. В-четвертых, если же незаконные действия, творимые должностным лицом, продолжаются (с помощью той власти, которой он обладает), а применению средств, положенных по закону, мешает та же самая власть, все же право сопротивления, даже в случае таких самых отъявленных актов тирании, не нарушит внезапно или по ничтожному поводу порядок правления. Ведь если все эти действия распространяются лишь на случаи, касающиеся нескольких частных лиц, то хотя они обладают правом защищать себя и вернуть себе силой то, что у них было взято незаконной силой, однако же по этому праву нелегко вовлечь их в борьбу, в которой они наверняка погибнут; один или несколько из угнетенных людей не в состоянии нарушить порядок правления, когда основная масса народа не считает, что это её касается, как не в состоянии буйный безумец или недовольный сумасброд опрокинуть благоустроенное государство; народ столь же мало склонен следовать за одним, как и за другим.

209. Но если какое-либо из этих незаконных действий распространилось на большинство народа или же если злоупотребления и угнетения коснулись лишь немногих, но в таких случаях, когда предшествующие обстоятельства и последствия наводили на мысль, что опасность угрожает всем, и если все люди глубоко убеждены, что законы, а вместе с ними и их достояние, свободы и жизни в опасности, а возможно, и их религия, то я не знаю, что помешает им оказывать сопротивление незаконной силе, которая против них применяется. Это, я признаюсь, неудобство, которое сопутствует всякому правлению, когда правители довели его до подобного состояния, так что они сами находятся на подозрении у своего народа; это, пожалуй, самое опасное состояние, в которое они могут себя [c.383] поставить, — в чем их менее следует жалеть, потому что этого так легко избежать; ведь невозможно, чтобы правитель, если он действительно желает добра своему народу и заботится о его сохранении и блюдет его законы, не добился того, чтобы народ видел и чувствовал это; это так же невозможно, как если бы дети не видели, что отец семейства любит их и заботится о них.

210. Но если все люди будут видеть, что говорится одно, а делается другое, используются уловки, чтобы обойти закон, и данная по доверию прерогатива (которая является неограниченной властью в отношении некоторых вещей, оставленной в руках государя на благо, а не во вред народу) применяется в целях, противоположных тем, ради которых она была дана; если народ увидит, что министры и нижестоящие должностные лица избираются так, чтобы они подходили для таких целей, и что они пользуются благоволением или отставляются в зависимости от того, насколько они способствуют этим целям или противодействуют им; если народ видит, что неоднократно проявляется неограниченная власть и что втихомолку поощряется определенная религия (хотя публично против неё выступали), которую уже готовы ввести, и что распространяющие её получают всяческую поддержку, а если это не может быть сделано, то их всячески одобряют и привечают; если целый ряд акций показывает, что органы власти все склоняются к этому, то как может какой-либо человек не чувствовать себя в душе убежденным в том, к чему идет дело? В такой же мере он не может не размышлять о том, как ему спастись, если он убежден, что капитан корабля, на котором он находится, везет его и всех остальных в Алжир42, поскольку он видит, что капитан все время держится этого курса, хотя противные ветры, течь в корабле и недостаток людей и продуктов часто вынуждали его на некоторое время отклоняться от этого курса, но он упорно снова ложился на него, как только ему позволяли ветер, погода и прочие обстоятельства. [c.384]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.