15 Политика как высшее проявление цинизма?

15

Политика как высшее проявление цинизма?

30 сентября 1938 года в Мюнхене главы ведущих европейских стран – Гитлер, Муссолини, Даладье и Чемберлен – подписали соглашение, по которому часть чехословацких территорий (Судетская область) отходила Германии. Это событие осталось в истории как «Мюнхенский сговор».

В результате Чехословакия потеряла самостоятельность, а в марте 1939 года Германия захватила всю территорию страны. Суверенитет и территориальная целостность чехословацкого государства были восстановлены лишь после разгрома фашистской Германии во Второй мировой войне.

«Вылетая в Мюнхен, Чемберлен говорил: «Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно». Вернувшись после подписания соглашения в Лондон, Чемберлен у трапа самолета произнес: «Я привез мир нашему поколению». Саму Чехословакию на переговоры не пригласили, поэтому ее президент Эдвард Бенеш назвал документ «договором предательства». Гитлер же нарушил соглашение уже через полгода».

«Радио Свобода», 2009 год.

История «Мюнхенского сговора» в данной книге вспоминалась неоднократно, что, впрочем, совсем неудивительно. Любая предвоенная или военная тема взаимоотношений ведущих и малых стран Европы, последующий пакт Молотова – Риббентропа, да и многое другое в конце 30-х – начале 40-х годов так или иначе связано с Мюнхеном. Более того, можно утверждать, что именно соглашения, подписанные Германией, Англией, Францией и Италией 30 сентября 1938 года, согласно которым за счет Чехии начался передел границ, установленных Первой мировой войной, стали детонатором и трагедией Второй мировой.

Почему к Мюнхену прилипло неприятное слово «сговор»? Хотя бы потому, что мнением самих чехов, у которых отбирали земли в пользу Германии и отчасти Польши, никто из подписантов, представлявших западные демократии, всерьез не поинтересовался. Давление на Прагу было. Сочувствие ей – нет.

Искренне ли верили английский премьер Чемберлен и французский Даладье, что это соглашение несет Европе мир? Возможно, но скорее, это все же была последняя попытка заставить Гитлера отвлечься от Запада и повернуть его армаду на Восток. Так что Черчилль вполне справедливо издевался над мифическим успехом Чемберлена, заявившего, что он привез из Мюнхена мир.

Большая война еще не началась, а получение немцами Судетской области уже означало, что Лондон дал Гитлеру немалую фору. Достаточно упомянуть, что военная промышленность Чехословакии была одной из самых развитых в Европе. Заводы «Шкода» с момента оккупации Германией и до начала войны с Польшей произвели почти столько же военной продукции, сколько за это же время выпустила вся военная промышленность Великобритании. То есть Чемберлен сделал в Мюнхене Гитлеру преступно дорогой подарок.

«Премьер-министр Чемберлен поблагодарил сначала фюрера за приглашение на совещание. Он поблагодарил также и дуче, по инициативе которого, если он правильно понял, состоялось сегодняшнее совещание. Это совещание дает Европе новую передышку, в то время как еще вчера катастрофа казалась в непосредственной близости. Он вполне согласен с тем, что нужно действовать быстро, и он особо приветствует заявление фюрера о том, что он не хочет применять насилие, а желает создать порядок. Если к проблеме подойти в таком духе, то он уверен, что будут достигнуты результаты».

(Запись хода конференции в Мюнхене, сделанная делегацией Германии).

Осуществив еще в марте 1938 года аншлюс – присоединение Австрии к Германии, Гитлер начал оказывать давление на Чехословакию с целью добиться от нее передачи Германии Судетской области. Он ясно давал понять, что в случае отказа Чехословакии от решения этой проблемы мирным путем он прибегнет к военным действиям.

Тем не менее здесь было и немало блефа. Во-первых, и армия Чехословакии была совсем неплохо вооружена. Но главное – вплоть до Мюнхена Прага имела соглашение о дружбе и военной помощи с СССР и Францией. Таким образом, если бы Гитлер избрал военный путь решения судетской проблемы, то имел шанс столкнуться не только с самими чехословаками, но еще с Красной армией и французами. Причем на центрально-европейском театре военных действий, что многое меняет. Да и Великобритания тогда вряд ли осталась бы в стороне.

Конечно, тут приходится перейти в область неприемлемого для истории сослагательного наклонения, но с чем не поспоришь, так это с тем, что в Мюнхене сражение было проиграно еще до начала боя. И еще: там не просто совершили грубейшую политическую ошибку, Мюнхен подменил один вариант будущего на другой. Ну а чем это закончилось – известно всем.

Если говорить о политике как о высшем проявлении цинизма, то, безусловно, «Мюнхенский сговор» – замечательный исторический пример такого цинизма. Но если предполагать, что Чемберлен на самом деле искренне верил, что он везет Европе мир, то где можно провести грань между политическим цинизмом, которым, безусловно, отдает «Мюнхенский сговор», и просто политической ошибкой? И нужна ли эта грань?

Возможно, Чемберлен лично действительно верил, что везет мир, но не надо забывать, что там были и другие люди – Хорт, Галифакс и целая команда. И для этой команды вопрос стоял просто – нужно найти какое-то решение для Европы, в котором СССР не участвует. И пусть этим решением лучше будет договоренность с Гитлером, чем какое-то участие Советского Союза в европейских делах. Это было твердое представление консервативных кругов в Великобритании, которые в то время очень серьезно делали ставку на англо-германский союз.

Два года назад Служба внешней разведки России (СВР) опубликовала конкретные документы – не шифротелеграммы своих резидентов, а добытые в 30-е годы материалы. Сталин, кстати, не очень любил аналитику, он предпочитал, чтобы ему приносили именно документы, и он уже сам их обдумывал и делал выводы. Этих документов очень много, и они ясно говорят о том, что попытка осуществить этот самый договор с тем, чтобы добиться глубокого англо-германского союза, была частью борьбы против большевизма, за которую Англия была готова заплатить даже Чехословакией.

Кроме того – о чем в советскую эпоху не разрешалось говорить, – Польша тогда была готова в случае, если Советский Союз будет наступать и защищать Чехословакию, ударить во фланг Красной армии. То есть Польша в некоторой степени также участвовала в разделе Чехословакии, как, кстати, и Венгрия. Через год Польша сама стала немецким генерал-губернаторством, но в 1938 году она еще участвовала в качестве союзника в гитлеровских делах и обещала Гитлеру поддержку в случае, если Советская армия будет двигаться на помощь Чехословакии. В советскую эпоху говорить об этом было запрещено, потому что это называлось «разрушать братство союзников по СЭВ и Варшавскому договору». Теперь скрывать это нет смысла, тем более что эта информация разрушает образ Польши исключительно как жертвы политического цинизма Германии и СССР в том, что касается пакта Молотова – Риббентропа и раздела Польши.

Тема эта скользкая, тем более что историки и политологи, говоря о том периоде, как бы одним цинизмом пытаются оправдать другой цинизм. То есть, когда речь идет о пакте Молотова – Риббентропа, в пример сразу же приводится не менее аморальное поведение критиков этого пакта. То есть получается очень относительная мораль: если вы поступили аморально, то и мы имеем право так поступить.

Но Томас Манн в статье «Культура и политика» когда-то очень точно писал, что политику часто называют искусством возможного. Она действительно является посредником между нравственностью и властью, в ней есть некий баланс, середина, и в этом смысле она не цинична, а реалистична. Она не имеет права быть идеалистичной, она должна быть реалистичной, потому что прежде всего для нее должна существовать реальность. А имеет ли она право быть циничной – это отдельный вопрос. Поэтому всегда невероятно важно, кто первым задал правила игры и каковы были эти правила игры в данном конкретном случае. Потому что все остальные в конечном итоге начинают включаться в эти уже заданные правила игры, иначе они будут уже не реалисты, а идеалисты, которые говорят, что «весь взвод идет не в ногу, один товарищ прапорщик идет в ногу».

Понятие «все», задание мейнстрима и правил игры – это часть реализма. И в этом смысле одно бесспорно: Мюнхенский сговор произошел раньше, чем заключение пакта Молотова – Риббентропа. В этом сговоре участвовали и Польша, и Венгрия, и много кто еще. Он происходил в тот момент, когда Советский Союз был еще полностью готов оказать поддержку Чехословакии и заключить союз с западными державами. Но СССР в сложившийся альянс не включили, в Мюнхен не пустили, и никакого соглашения с участием СССР не предполагалось. После этого Советский Союз еще пытался задействовать существующие механизмы коллективной безопасности – в 1939 году приезжала группа советников из стран Антанты, с которыми обсуждали возможные совместные действия. Но в конце концов советскому руководству стало ясно, что либо удастся повернуть Гитлера на запад, либо западные державы повернут Гитлера на восток – третьего не дано.

И в итоге Советский Союз выиграл эту дипломатическую игру – Германия сначала обрушилась на запад, быстро всех разгромила и подчинила себе половину Европы. Наиболее странным во всем этом выглядит поведение Франции – у нее была очень сильная армия, и никто не ожидал, что ее можно будет так быстро разбить. Больше всего похоже на то, что эта армия просто не захотела воевать. После Первой мировой войны, когда Франция понесла большие потери, она к новой такой войне была не готова.

Кстати, никто, и американцы тем более, не хотят особенно обсуждать роль президента Рузвельта в Мюнхенском деле. А она тоже была весьма лояльная по отношению к происходящему сговору.

Но в любом случае то, что сначала был Мюнхен, а уже потом был пакт Молотова – Риббентропа, имеет большое значение в политике. Что касается моральной стороны, то можно привести следующий пример: имеет ли право блефовать игрок, заметивший, что блефуют все его партнеры по игре? Реальность, к сожалению, такова, что в политике тот, кто обнаружил нечестность партнеров и не сумел добиться от них честной игры, имеет право вести себя так же, как они. Он не может сделать ничего другого – политик не может вдруг стать идеалистом в момент, когда все вокруг играют нечестно. Если он не может изменить правила, он может только сыграть за себя по тем правилам, по которым играют все – в интересах своей страны.

Реализм это или цинизм? Каждый должен ответить для себя сам.

Если вновь обратиться к истории, то можно заметить, что западные политики оправдывались тем, что они опасались коммунистов, которые хотели совершить мировую революцию. То есть они фактически поставили знак равенства между коммунизмом и фашизмом. Говорят, что практики в чем-то похожи – это верно, но ведь многие практики похожи. Однако совершенно ясно, что коммунизм был частью европейской идеологии, продолжением и развитием идей Французской революции, а гитлеризм был отрицанием всего гуманистического устройства мира, всех принципов гуманизма и прогресса. Если коммунисты были частью модерна, то Гитлер был фундаментальный контрмодерн, новое Средневековье.

Но из этих двух зол Чемберлен и остальные предпочли выбрать фашизм и Гитлера. Чем они руководствовались? Политическим цинизмом, или действительно думали, что так сохранят мир? А возможно, ни тем, ни другим, а только своим огромным желанием повернуть Гитлера на восток и натравить его на Советский Союз.

Существуют ли не циничные политики?

• Не существуют – 52%

• Существуют – 29%

• Затрудняюсь ответить – 19%

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»).

Когда речь идет о цинизме и моральности – что имеется в виду? Можно сказать, что это – соотношение цели и средств. Если цель оправдывает средства, то в этом уже заложена некая аморальность. С другой стороны – абсолютной морали не бывает. А в политике ситуация почти всегда такова, что какой вариант ни выбери – он все равно приведет к жертвам. Поэтому когда политик, например, выбирает один из трех вариантов, это не означает, что один из них хороший и в нем нет жертв, а другой плохой, в нем будут жертвы. Обычно бывает так: этот вариант приводит к одним жертвам, этот – к другим, этот – к третьим.

Неосуществление крупных стратегических целей тоже приводит к жертвам – в данном случае это были жертвы Великой Отечественной войны и жертвы гитлеровского геноцида. Поэтому сказать – цель оправдывает средства, победа оправдывает гибель любого количества людей – это неверно. Но поражение приводит к гибели еще большего количества людей. Вот в этом и реализм истории.

Дальше возникает простой вопрос – сам принцип избегания жертв. Является ли он историческим и отвечает ли он принципам морали. Потому что не на избегание жертвы, а на том, чтобы жертва была принята, держится вся христианская история. Например, что лучше – проиграть войну и оставить население жить в порабощенном состоянии или сражаться и жертвовать людьми? Как свидетельствует исторический опыт, само население в большинстве случаев выбирает второй вариант.

Можно углубиться далеко в историческое прошлое и вспомнить древнюю Армению – маленькое государство эпохи Вардананка и средневековых войн. Армянский народ не хотел принимать персидскую, а потом мусульманскую веру – он боролся за свое христианство. Он приносил гигантские жертвы на этот алтарь и вел многочисленные войны, сражаясь с державами, гораздо более мощными. И приносил он эти жертвы для того, чтобы быть народом, потому что в то время быть народом и иметь свою религию означало одно и то же. Существование государства – вещь дорогая, за это надо платить. Народ несет на своих плечах крест жертвы или, как говорил Мирча Элиаде[16] – «крест истории».

Можно ли сбросить «крест истории»? Можно – перестав быть народом, растворившись в других, отдав себя на милость победителя, ассимилировавшись. Можно ли сказать, что такое поведение – есть поведение оптимальное? Что лучше – умереть свободным или жить рабом? Это спор, древний как мир.

«Добравшись до верха, невозможно не оставаться не циничным».

«Само качество циничности заложено в природе этого вида деятельности. Одно без другого нежизнеспособно».

«Политик политику рознь, были в годах 90-х – сейчас, думаю, нет».

«Политика – это цинизм, но преграда этому регулярная смена власти».

«Есть, но только в самом начале, до тех пор пока не почувствуют в своих руках мощь власти».

(Из комментариев к опросу о циничности политиков на сайте «SuperJob»).

Что такое цинизм? Можно сказать, что цинизм – это когда нет никаких целей, кроме себя самого, любимого. Есть только сам любимый, любимое кресло, любимые телеса, любимая физиономия и все остальное любимое – ничего больше в мире нет. А для того чтобы это холить и лелеять, доступны любые средства. Но даже самые страшные русские цари или диктаторы в советскую эпоху имели цели, «горели» на работе, что-то создавали, творя одновременно и великие исторические деяния и злодеяния. Любя только себя, Петр Первый не стал бы ломиться в морозы, стужу, в дождь, надрываться под грузом гигантской работы, гнать других и себя на самоотверженные действия – он мог просто спокойно сидеть и развлекаться. «На то и власть, чтобы пожить всласть» – вот что такое цинизм. И хотя насилие как таковое, в любом его проявлении, – это уже нарушение принципов морали, но не всякое нарушение принципов морали есть цинизм.

То, что абсолютные нормы морали трудноприменимы в политике, что политика всегда реальность с этой моралью как-то соотносит, – это безусловно. Но цинизм – это когда все нужно только для твоего процветания и ничего больше не важно. И русские цари, и диктаторы какими-то странными чувствами любили державу, к каким-то историческим целям шли. Как они их понимали, правильно ли понимали, какие жертвы они оставляли на этом пути – это другой разговор. Они не были людьми абсолютной морали, они были людьми насилия и всего, чего угодно, но они не были циниками.

Цинизм – это вирус, который разлагает государство и общество. Это страшное заболевание. Невозможно удерживать власть с помощью цинизма, потому что с помощью цинизма нельзя создать никакую социальную группу, нельзя никуда повести общество. Происходит деструкция, диссоциация социального субъекта. А власть никто не выдерживает в одиночку, власть – это не одно лицо, это команда, институт, структура, социальная группа, корпорация – можно называть как угодно. Но как только цинизм туда проникает, происходит диссоциация этого субъекта, и субъект распадается.

До тех пор пока люди, стоящие во главе государства, верят в проповедуемые ими идеи и используют, как всегда в политике, и аморальные, и моральные средства – это живая политика. Но как только оказывается, что единственное желание – это увидеть себя, любимого, в кресле как можно дольше и как можно в более комфортном виде, все начинает рушиться.

Конечно, существует некая профессиональная этика политика, и ее можно охарактеризовать, перефразируя слова Станиславского: люби державу в себе, а не себя в державе. Для политика профессиональная этика – это служение государству, народу, истории, смыслу, целеполаганию. Насколько она созвучна народу, насколько отвечает времени, в какой степени мечта государственного деятеля сливается с мечтой народа – вот это определяет политика. Если у политика нет смысла, нет цели, нет идеи и он любит только себя, а народ для него есть средство самовыражения – этот политик губит страну, команду, все на свете и себя тоже.

Бывает и такая ситуация, когда служение национальным интересам аморально, поскольку нарушает моральные принципы по отношению к другим народам. Поскольку национальные интересы страны, за которые выступает тот или иной государственный деятель, вступают в противоречие и нарушают права, национальные интересы, жизненные ценности какие-то соседнего народа. Но политика – это и есть искусство возможного, в ней всегда идет балансирование на грани. Можно сказать: мои интересы требуют уничтожения целых народов, но это является абсолютно недопустимым. Более того, уничтожив эти народы, можно породить издержки для своего народа гораздо большие, чем договорившись с этим народом. Можно уничтожать собственный народ и говорить при этом, что это ты делаешь ради чего-то, но это входит в глубокое противоречие с существованием народа и народ исчезает.

Можно проводить жестокие действия, но эти жестокие действия окажутся эффективными, можно проводить такие действия, которые окажутся и жестокими, и неэффективными, а можно проводить действия, которые вроде бы являются эффективными, но являются настолько чудовищно-аморальными, что они вдруг превращаются в неэффективные. Поэтому между нравственностью и эффективностью нет альтернативы. Нравственность – это уроки, данные человечеству по поводу того, как надо жить, чтобы не уничтожать самих себя.

Но существует и так называемая «историческая целесообразность». Ведь абсолютизация нравственности, так же, как ее уничтожение, одинаково приводят к уничтожению истории. История без нравственности не существует, но она и не существует в абсолютной нравственности. Она существует в сложнейшей диалектике возможного и требуемого. Если человечество перестанет двигаться, оно начинает падать вниз, но каждое его движение наверх чем-то оплачено.

И политика, и мораль являются регуляторами этого, поэтому когда политик уничтожает соседний народ, то чаще всего это значит, что он плохой политик, не видящий более выгодных решений.

По поводу истории морализировать проще всего. Все знают, что нельзя делать историю в белых перчатках, но одновременно, что слово «компромисс» к морали неприемлемо. И если история – череда ужасов и безобразий, то какой в ней смысл? А если в ней есть смысл, то, значит, он продирается каким-то способом через весь этот ужас.

Что для вас важнее в действиях власти – эффективность или нравственность?

• Эффективность – 15,3%

• Нравственность – 84,7%

(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»).

Нравственность – очень громкое и высокое слово, поэтому оно побеждает в любом опросе без конкретных примеров. Но если каждому из выбравших нравственность дать конкретный пример хотя бы из нашей современной жизни, то практически наверняка они проголосуют в пользу эффективности. Потому что каждый хочет от власти эффективности для себя: зарплаты, социальных льгот, стабильности и так далее.

Но все равно хорошо, что люди хотя бы разумом выбирают нравственность, потому что цинизм порождает небрежность. Как только человек начинает действовать цинично и ему кажется, что методы не имеют значения, – начинается саморазрушение. Даже если сразу, сегодня, издержек не будет или кому-то покажется, что их нет, они обязательно будут завтра[17].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.