Миф об Александре Невском
Миф об Александре Невском
Так, зимой 1240/41 года из Новгорода был изгнан князь Александр Ярославович, которого сильно позже стали называть Невским – в источниках это прозвище появится только в XV веке. Характерно, что князя прогнали сразу после победы над шведами на той самой Неве в 1240 году. В 1255 году Александру даже пришлось идти ратью на Новгород, чтобы вернуть княжеский стол своему изгнанному сыну, Василию. В 1257 году произойдет новый конфликт, теперь по поводу уплаты дани татарам. Новгородцам, которые на этот раз вступили в сговор с самим Василием, Александр «овому носа урезаша, а иному очи вынимаша». Такие факты в биографии воображаемого спасителя Новгорода не могут не вызывать вопросов.
Дело в том, что Александру суждено было превратиться в одну из самых мифологизированных фигур русской истории так, что его реальную жизнь уже почти невозможно себе представить. Немецкому профессору Фритьофу Беньямину Шенку понадобилось почти 600 страниц, чтобы распутать все мифологические конструкции, сложившиеся вокруг имени Александра, начиная с первого его жития и до наших дней.
Еще в XIII веке отношение новгородцев к Александру было скорее критическим. В договоре 1264 года с его преемником Ярославом Ярославовичем город предписывал: «А что, княже, брат твой Александр деял насилие на Новегороде, а того ся, княже, отступи».
Да, в Новгородской Первой летописи старшего извода, относящейся к XIV столетию, фигурируют и «Невская битва» 1240 года, и «Чудское побоище» 1242 года. Правда, едва ли в череде бесконечных стычек с немцами, «свеями», «мурманями», «сумью», «емью», «медвежанами», «юрьевцами», «вельядцами» и прочими мы бы обратили внимание на эти две победы князя, если бы не воспринимали их сквозь призму грандиозного политического мифа о великом защитнике земли Русской.
Так, Невская битва не упомянута ни в одном шведском источнике, и скорее всего являлась мелким приграничным столкновением, каковых между шведами и новгородцами было немало. Вопросы вызывает и «Чудское побоище» 1242 года. Из западных источников оно известно лишь Ливонской рифмованной хронике XIII века. Она сообщает о двадцати убитых и шести пленных рыцарях. Для сравнения: Новгородская первая летопись XIV века указывает, что немцы потеряли четыреста убитыми и пятьдесят пленными. Так или иначе «Чудское побоище» вовсе не остановило «натиск немцев на восток», как утверждала советская историография. Конфликты с Тевтонским орденом продолжатся. Лишь после Раковорской битвы 1268 года и неудачной осады Пскова 1269 года можно говорить о стабилизации границы между Новгородом и орденом, по крайней мере на тридцать ближайших лет. Правда, имена участвовавших в этих события русских военачальников едва ли кому-то интересны сегодня. Все они оказались в тени Александра Невского.
За свою виртуальную жизнь Александр Ярославович сменил множество имиджей. Он побывал «солнцем Суждольским», то есть местно чтимым святым, погребенным в Рождественском монастыре Владимиро-Суздальской земли, защитником исконных вольностей Новгорода и Пскова от внешнего супостата, почти одновременно родоначальником московских Рюриковичей и их великого княжения, который с небес благословил Москву на возвращение своей «отчины» в Новгороде. Из регионального святого, то ли суздальского, то ли новгородского Александр именно в Москве превращается в «солнце земли Русской» и защитника православной веры, параллельно он почитается и как благочестивый монах Алексей-чудотворец, чтобы, наконец, стать небесным покровителем Санкт-Петербурга и великим предтечей Петра.
Воздвигая новую столицу на берегах Невы, Петр I, естественно, апеллировал к Александру Невскому, мощи которого были перенесены из Владимира в основанный императором Александро-Невский монастырь новой столицы. В 1724 году саркофаг князя встречал весь флот Санкт-Петербурга, а Петр чуть ли не собственноручно управлял штурвалом галеры, на которой покоился прах его великого предка. Город по этому случаю был торжественно иллюминирован. Кроме того, Петр перенес празднование памяти святого Александра с 23 ноября на 30 августа, день заключения Ништадтского мира со Швецией.
По мысли Феофана Прокоповича, император вообще являлся «живым зерцалом» Александра. Для пущего сходства на мозаичном портрете работы Ломоносова Невский облачен в рыцарские доспехи, пурпурный плащ, подбитый горностаем, и корону, напоминающую императорскую. Это еще ничего. На центральном медальоне орденского креста Александра Невского, задуманного еще Петром, но учрежденного Екатериной I в мае 1725 года, древнерусский князь изображен безбородым. Важно, что в отличие от будущего советского ордена царский «Александр Невский» вручался за гражданские заслуги. Раз уж Петр – «зерцало» Александра, то князя все чаще мыслят «Героем», пекущемся об «общем благе» во всех его аспектах – и военных и гражданских, прообразом просвещенного абсолютного монарха. Во вкусе века образ Александра очищается от всех религиозных «суеверий», отныне чудеса святого инока Алексея-Александра навсегда останутся в народной избе да в тесной сельской церквушке.
XIX век стал для новгородского князя не слишком удачным. После фейерверков и фанфар XVIII столетия он удостоился всего лишь второго ряда на памятнике Тысячелетия России, который был установлен в Новгороде в 1862 году, оказавшись, таким образом, в людной компании еще 109 персонажей. XIX век, отмеченный прочным союзом с Пруссией и окончательным миром со Швецией, проявлял интерес лишь к монгольской политике Александра – покорение «дикого» Кавказа и завоевание «отсталой» Азии являлись важнейшими направлениями внешней экспансии России в этом столетии. Александр теперь становится защитником цивилизации и русской самобытности от азиатского, по сути своей варварского, засилья.
Правда, польское восстание 1863 года вызвало в стране волну антикатолических настроений, и Александр сделался одновременно борцом не столько со шведами, немцами или Литвой, сколько с католицизмом и папством, якобы объявившим крестовый поход против православия. Так Александр обрел репутацию антизападника – несколько комичная метаморфоза для патрона Санкт-Петербурга и предтечи Петра Великого.
Революция 1917 года не сулила князю ничего хорошего. Однако в роли классового врага, бессовестного эксплуататора и православного мракобеса он побыл совсем недолго. В 30-е годы крепнущая сталинская империя снова подняла Александра на щит, да так высоко, как, пожалуй, никогда прежде. Именно тогдашней идеологической бомбардировке Александр, без сомнения, обязан титулом «имя России», который он получил по итогам голосования телезрителей в 2008 году. Символично, что этого звания князь удостоился скорее всего потому, что никто не хотел отдавать пальму первенства Иосифу Сталину, очевидному фавориту гонки. Так, Сталин-Пигмалион проиграл своей Галатее-Александру.
Артподготовка, которую вела разная крикливая мелочь, началась в 1937 году, но именно фильм Сергея Эйзенштейна, созданный в 1938 году, увековечил сталинский образ Александра в сознании миллионов людей. Александр считался теперь «вождем русского народа», который вступил в схватку с «немецкими захватчиками» за «само существование Русской земли». Более того, он стал «великим полководцем» – безусловно, важное качество накануне большой войны, – хотя ни один источник не сохранил никаких сведений о тактике, применяемой Александром в сражениях. Но самое главное – новгородский князь боролся не только с внешним врагом, но и с врагом внутренним – «шпионами» и «предателями», одним словом, с «врагами народа», или, как бы сказали сегодня, с «пятой колонной». Ее представляла местная псковско-новгородская аристократия, якобы недовольная усилением «прогрессивного» самодержавия Александра. Как пишет профессор Шенк, «ссылка на исторический образец и суггестия повторяющихся исторических процессов придавали современному общественному устройству ауру вневременности и трансцендентности».
Таким образом, на вершине своей посмертной славы, шагнув на киноэкраны и плакаты, Алексадр Невский сам стал «Новгородом», вся история которого свелась к «спасению Руси» от «немецких захватчиков». В этом отныне состояла функция Новгорода в пространстве русского исторического мифа. Древние вольности были объявлены едва ли не предательством «национальных» интересов и во времена Александра, когда «пятая колонна» якобы готова была сдать страну немцам, и позднее, в XV веке, когда Новгород вынужден был вести сложную дипломатическую игру между Москвой и Литвой.
Так произошло окняжение новгородской истории, а русская история утратила всякую многовариантность. Только вождь, только обожающий его народ. Только твердая рука и несгибаемая воля, потому что вокруг – враги, внутренние и внешние. Альтернатива московской истории, которой, без сомнения, был реальный Новгород, скукожилась до беглого предисловия к красочной легенде об Александре Невском, его полководческом гении и беззаветной любви к Русской земле.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.