Творческая и служебная деятельность К. Р

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Творческая и служебная деятельность К. Р

В поэтическом творчестве Константина Константиновича особняком стоит его военная лирика. В его дневниковых записях имеется масса свидетельств того, как он знал, любил и понимал суть рядового солдата. Великий князь занимается с неграмотными новобранцами, обучая их составлять отдельные слова, читает солдатам книги, проявляет заботу об их здоровье, пробует солдатскую пищу, ходит с ними на стрельбище и т. п. В его дневнике от 7 февраля 1884 г. имеются строки с выражением заветной мечты: «Когда-то я добьюсь, что и солдаты будут видеть во мне не только начальника, но и своего человека?» Он пытается достичь этой цели всю свою жизнь. Известно, что великий князь Константин Константинович подал Всеподданнейшую записку императору Николаю II «О доверии к солдату», пытаясь всеми своими силами облегчить положение рядовых, порой замордованных целым рядом запретов и вековых условностей. В частности, он подчеркивал: «„Солдат есть имя общее, знаменитое. Солдатом называется и первый генерал, и последний рядовой…“ Так учили 50 лет назад. Теперь учат, что „звание солдата высоко и почетно“.

Из этого видно, что взгляд на важное значение и благородство признания солдата как был, так и доныне остается возвышенным и полным достоинства. Такой взгляд обязывает воспитывать в новобранце возвышающие и облагораживающие душу чувства и возвращать его из армии народу просвещенным и проникнутым твердыми и сильными убеждениями…

Высокому взгляду на значение солдата должны, казалось бы, отвечать доверие, уважение и почет…

То ли мы видим?

В действительности солдат не только не окружен уважением и почетом, но и не пользуется хотя бы самым ограниченным доверием даже ближайших своих начальников…»

К таким выводам приходит великий князь Константин Константинович, имея за плечами собственную долголетнюю военную службу, знание ее деталей повседневности и обыденности. Это нашло отражение в его литературном творчестве, в «Очерках полковой жизни» и «Солдатских сонетах». Стоит отметить, что его знаменитое стихотворение «Умер, бедняга…» стало народным. Его пели многие инвалиды войны и простые солдаты как народную песню. До революции в России это произведение стояло в программе многих знаменитых хоров, выступающих на известных театральных сценах. Эта песня была любимой в репертуаре популярной эстрадной певицы Надежды Васильевны Плевицкой. (1884–1941). Даже Царская семья Николая II, находясь под арестом в далеком Тобольске и Екатеринбурге, часто грустно напевала эти слова, которые трогали душевные струны каждого простого смертного человека до слез. Спустя много лет, уже после Второй мировой войны, можно было услышать в электричках или на базарах знакомый напев калек и нищих: «Умер, Бедняга! В больнице военной долго родимый лежал, эту солдатскую жизнь постепенно тяжкий недуг доконал».

Сам Константин Константинович критически относился к своему творчеству, что видно по его дневниковым записям: «Иногда меня берет сомнение… не впадаю ли я в сентиментальность, не выйдет ли у меня игрушечный, пасторальный солдатик? Страшно! Я придаю этим стихам немалое значение».

Великий князь получил известность как талантливый поэт, переводчик, драматург. Собственные стихи он начал писать еще в юношеском возрасте. Во время поездки в Крым (в Ореанде) в мае 1879 г. он сочинил первое удачное (хотя были и более ранние 1876–1878 гг.) стихотворение, которое было опубликовано в августовском номере 1882 г. журнала «Вестник Европы»:

Задремали волны,

Ясен неба свод;

Светит месяц полный

Под лазурью вод.

Серебрится море,

Трепетно горит…

Та к и радость горе

Ярко озарит.

Оно было подписано криптонимом К. Р. (Константин Романов). Заметим, что впоследствии это стихотворение положит на музыку знаменитый композитор Сергей Васильевич Рахманинов (1873–1943). Таким образом, Константин Романов незаметно вошел в русскую поэзию и литературу. Однако его отец, великий князь Константин Николаевич, не одобрял увлечение сына. Это выяснилось при следующих обстоятельствах свидания отца и сына в Италии в октябре 1882 года.

Встретившись в Венеции, Константин Константинович осторожно спросил отца, ожидая, возможно, заслуженной похвалы:

— Ты читал мои стихи о Венеции?

То, что произошло дальше, Константин Константинович с горечью записал в своем дневнике: «Он отвечал, что видел в „Вестнике Европы“ стихотворения К. Р., между прочим, „Баркароллу“, и что каждый раз эти стихотворения возбуждали в нем самое неприятное чувство, что стыдился меня».

Сын в большом смущении и недоумении промолчал, потупив глаза в землю. Константин Николаевич назидательно объяснил сыну, что в детстве также баловался сочинением стихов под впечатлением всемирно известных баллад Иоганна-Фридриха Шиллера (1759–1805). Сестры и мать его поэтические наклонности одобряли. Однако когда об этом узнал его отец, император Николай I (1796–1855), то он впал в гнев и сделал ему строжайший выговор, выразившийся словами: «Mon fils — mort plus tot que poete» («Мой сын — лучше мертвый, чем поэт»). По мнению Николая I: «Великий князь не имел права заниматься ничем, кроме государственной службы». Самодержца Российской империи, по большому счету, понять было можно. Ему, вероятно, хватало и без того своих забот, что делать с неугомонными и строптивыми поэтами А. С. Пушкиным (1799–1837) и М. Ю. Лермонтовым (1814–1841).

С тех пор эта «больная тема» была закрыта для обсуждения с отцом, но от своего намерения стать поэтом К. Р. не отказался. Он в этот период попытался отпечатать типографским способом маленькую книжку своих сочинений в Греции, направил несколько стихотворений в «Русский вестник». Его талант заметили. Так, например, граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844–1918), председатель Археографической комиссии, в мемуарах об императоре Александре III отмечал: «Я помню завтрак в Гатчине, на котором был великий князь Константин Константинович. Он был дежурным флигель-адъютантом и провел сутки в Гатчине. Перед тем только что вышло его произведение „Факир“, в котором воспевается человек, служащий идее, уже устарелой и всеми забытой. Но он все верит в нее и стоит непоколебимо с протянутой рукой в ожидании прилета птиц, но ждет их напрасно. Но он не изменяет себе и таковым умирает. На этом стихотворении было обозначено „Гатчина“, такого-то числа. Говорили о поэтах. Чуть ли не тогда Государь высказал особенное сочувствие новому стихотворению А. Майкова „Грозный“. Сам Государь перешел на стихи в[еликого] к[нязя] Константина и заговорил о них. Он похвалил автора и добавил: „А ты написал это в Гатчине?“ Я невольно взглянул на него, когда он это сказал, и что-то неуловимое промелькнуло в его выражении. „Да, в Гатчине, — ответил Константин Константинович, — у меня было много свободного времени“». (Шереметев С. Д. Мемуары. // Александр Третий: Воспоминания. Дневники. Письма. М., 2001. С. 335–336.)

Прошло некоторое время. В 1886 г. в Санкт-Петербурге в количестве 1 тыс. экземпляров был выпущен первый в России сборник — «Стихотворения К. Р.». Константин Константинович ждал этого момента с нетерпением и записал в дневнике 26 июня 1886 г. следующее: «Из Государственной типографии прислали два первых экземпляра моих стихотворений, всю тысячу пришлют на днях. Обертка удалась прекрасно». Небольшой по формату сборник был напечатан на лучшей бумаге и насчитывал 228 страниц. Стихи были расположены в хронологическом порядке за 1879–1885 гг. В начале августа великий князь выкупил из типографии весь тираж. Книга практически в продажу не поступала, а была разослана им по списку: августейшим родственникам, друзьям и людям искусства, которых Константин Константинович ценил и мнение которых ему было дорого (в том числе поэтам А. А. Фету, Я. П. Полонскому, Ап. Н. Майкову, композитору П. И. Чайковскому и др.). Константин Константинович в памятный день своего тридцатилетия (10 августа 1888 г.) сделал запись в дневнике: «Жизнь моя и деятельность вполне определились. Для других — я военный. Для себя же — я поэт. Вот мое истинное призвание». Стоит отметить, что до конца жизни он сохранил привязанность к поэзии. Позже еще выходили поэтические сборники и отдельные произведения великого князя: «Новые стихотворения К. Р. 1886–1888)» (СПб., 1889); «Себастьян-мученик: Стихотворение» (СПб., 1898); «Третий сборник стихотворений К. Р. 1889–1899» (СПб.,1900); «Стихотворения, 1879–1885» (СПб., 1909), «Кантата на двухсотлетие со дня рождения М. В. Ломоносова» (СПб., 1911); «Стихотворения 1900–1910)» (СПб., 1911); «Стихотворения, 1879–1912» (в 3-х томах. СПб., 1913). В 1915 г. в Петрограде были изданы: сборник великого князя «Избранные лирические произведения» и «Критические отзывы: Литературно-критические статьи о русской поэзии за 1905–1913». Многие стихи «К. Р.» привлекли внимание известных композиторов (П. И. Чайковского, А. К. Глазунова, С. В. Рахманинова, Ц. А. Кюи, Р. М. Глиэра и др.), были положены на музыку и стали любимыми романсами в России. Среди них: «Сирень», «Повеяло черемухой», «О дитя, под окошком твоим я тебе пропою серенаду», «Растворил я окно». П. И. Чайковский, с которым Константин Константинович был дружен долгие годы и которому посвятил стихотворение, написал на его стихи 8 романсов. Всего же на музыку было положено около 70 его произведений.

Сам великий князь (по мнению многих современников) был способным композитором и талантливым музыкантом, основательно знакомым с теорией музыки. Сохранились воспоминания об исполнении великим князем в Мраморном дворце в Санкт-Петербурге (его семейном доме) концерта Моцарта и Первого концерта Чайковского; он написал три романса на слова графа А. К. Толстого, Ап. Н. Майкова и Виктора Гюго. Константин Константинович был хорошо знаком с композитором А. Г. Рубинштейном, уговаривал П. И. Чайковского написать оперу на сюжет «Капитанской дочки» А. С. Пушкина.

С 1887 г. Константин Константинович почетный член, а с 3 мая 1889 г. и до конца жизни Президент Санкт-Петербургской Императорской Академии наук. Великий князь сделал в это время (2 мая 1889 г.) следующую любопытную запись в дневнике: «Мое тщеславное самолюбие было в высшей степени польщено, но вместе с тем я немало смутился при мысли о таком высоком положении. Отказываться я не имею причин. Вечером, после обеда, я улучил минуту поговорить с Государем с глазу на глаз. Я спросил его, как он смотрит на сделанное мне предложение. Государь ответил мне, что он ему рад, сказал, что президент — великий князь может стать выше всяких интриг, выразил желание, чтобы я принял это звание, и пожал мне руку. Величие, истинно духовное величие, сопряженное с внешним почетом, всегда имело для меня обаяние и само осеняет меня. С Богом, в добрый час. С Богом». На следующий день, 3 мая император Александр III подписал соответствующий указ. Константину Константиновичу довелось находиться во главе Императорской Академии наук долгих 26 лет. При содействии великого князя в Академии наук осуществлен ряд крупных научных и культурных проектов: был открыт Зоологический музей в Санкт-Петербурге, новые лаборатории и обсерватории, организованы научные экспедиции, в том числе Шпицбергенская экспедиция для градусного измерения (1898), полярная экспедиция для исследования архипелага, лежащего к северу от Новосибирских островов. Экспедиции в Монголию, на Памир и в Тянь-Шань вызывали у англичан опасения о проникновении Российской Империи на Тибет. По ходатайству К. Р. была учреждена академическая комиссия по распределению пособий и пенсий между нуждающимися учеными, их вдовами и сиротами (50 000 рублей в год). По его просьбе в 1911 г. правительство выкупило имение «Ясную Поляну» у наследников писателя графа Л. Н. Толстого, сохранив его для России. Великий князь Константин Константинович обладал большим чувством такта, особенно когда в Академии наук намечались разногласия между ее членами. Порой бывали и неприятные ситуации. Так, например, генерал от инфантерии Н. А. Епанчин писал в своих мемуарах: «Когда я однажды спросил великого князя Константина Константиновича, Президента Академии наук, почему Менделеев не избран членом Академии, то он сконфузился и, по своему обыкновению, сказал что-то неопределенное». (Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 72.) Известно, что знаменитый ученый-химик Д. И. Менделеев (1834–1907), профессор Петербургского университета ушел в отставку в знак протеста против притеснения студенчества. Он с 1876 г. являлся членом-корреспондентом Академии наук. Еще в 1880 г. Менделеев выдвигался в академики, но был забаллотирован, что вызвало резкий общественный протест. В дневнике великого князя Константина Константиновича от 21 ноября 1889 г. имеется запись: «Бекетов приходил хлопотать по своей лаборатории. Я заговорил с ним об избрании Менделеева, которое до сих пор представляет большие затруднения после того, как его года три-четыре назад забаллотировали. Но теперь многое изменилось, хотя еще нельзя поручиться, что две трети голосов первого отделения будут за него. Я всячески буду стараться провести Менделеева в Академию, что значительно подняло бы ее в глазах общественного мнения». Стоит отметить, что не все зависело только от пожеланий и действий Константина Константиновича.

Важными начинаниями великого князя являлись: организация празднования 100-летия со дня рождения А. С. Пушкина, учреждение фонда великого поэта для издания сочинений русских писателей, словаря русского языка и других трудов. В 1899 г. он возглавлял Пушкинский юбилейный комитет. По его инициативе был создан Пушкинский Дом (ныне — Институт русской литературы РАН). Он возглавлял несколько академических комиссий, и прежде всего комиссию по реформе русской орфографии. Еще с 1904 г. комиссия начала разрабатывать проект реформы, позднее практически полностью скопированный большевиками и известный как советский декрет «О введении новой орфографии». На самом деле у истоков этого проекта стоял великий князь Константин Константинович. По его инициативе в Академии наук был учрежден разряд (отделение) изящной словесности и в 1900 г. избраны первые 9 почетных академиков разряда (в их числе сам Константин Константинович, граф Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, А. Ф. Кони, В. Г. Короленко и др.).

Обязанности по Академии наук великий князь Константин Константинович продолжал совмещать, по-прежнему, с военной службой. Его 21 апреля 1891 г. произвели в полковники, а уже 23 апреля назначили командующим лейб-гвардии Преображенским полком. В этом старейшем гвардейском полку проходил офицерскую службу наследник цесаревич Николай Александрович (Николай II), вплоть до восхождения в 1894 г. на Российский престол. Великий князь Константин Константинович был дружен с Ники и посвятил службе цесаревича в Преображенском полку свои интересные воспоминания, которые даются нами ниже в данном сборнике.

История лейб-гвардии Преображенского полка — это история Российской империи и всей Российской армии. Преображенцы стояли на самых близких, самых почетных местах у Императорского Трона. Будущие высшие чины в государстве Российском часто начинали свою карьеру военной службой в этом полку. Та к было при Петре I, так было после него.

Сама по себе служба в Преображенском полку была великой честью. Не было войны, в которой не участвовали бы преображенцы. В шведских, турецких, наполеоновских, балканских войнах покрыли они знамя полка неувядаемой славой.

Назначение командующим л.?гв. Преображенским полком для Константина Константиновича было неожиданным, да он даже и не стремился на этот ответственный пост. Он не мог поверить, что ему, ротному командиру л.?гв. Измайловского полка, могут предложить такую высокую должность. К тому же он не хотел покидать своей прежней службы. Однако его позвал к себе великий князь Владимир Александрович, командующий войсками Гвардии и Петербургского военного округа, для деликатного разговора. Константин Константинович 8 марта 1891 г. записал в дневнике суть беседы с двоюродным братом: «Владимир передал мне предложение Государя принять от Сергея [Александровича] Преображенский полк и предоставил мне откровенно высказаться. Я положительно ответил, что отказываюсь, и привел доводы: трудность принять на себя такую ответственность, усиливаемую моей деятельностью по Академии, желание командовать Измайловским полком, а перед тем одним из стрелковых батальонов… Владимир горячо опровергал меня, но я стоял на своем, и он обещал передать мои сомнения Государю на другой день и сообщить мне ответ как можно скорее».

Уже вечером того же дня, посоветовавшись в своей большой семье с братьями и родителями, Константин Константинович с досадой осознал свою допущенную оплошность, что «от службы не отказываются и на службу не напрашиваются». Он отправился во дворец великого князя Владимира Александровича и со смущением сообщил, что готов принять л.?гв. Преображенский полк.

Своеобразным получилось и передача командованием полком от великого князя Сергея Александровича, с которым К. Р. был дружен с юношеских лет. В Фомино воскресенье, 28 апреля 1891 г., л.?гв. Преображенский полк был выстроен на своем плацу в парадной форме. Бывший командир Сергей Александрович скомандовал «на плечо», «на караул», пошел навстречу новому командующему, держа шашку под высь, отрапортовал о сдаче полка и удалился. Константин Константинович несколько «опешил» от такого неожиданного приема своего друга. Однако, ничего уже не изменишь, но спасительно грянул Преображенский марш, и надо было обходить строй, что он и сделал.

В Преображенском полку более, чем в других частях, чувствовалась непреодолимая и глубокая пропасть, разделявшая солдат и офицеров. Великому князю Константину Константиновичу многое казалось странным на новом месте, по сравнению с «измайловцами», но он не решался изменять установившийся порядок. Из Преображенского полка офицеров не удаляли за нерадивость к службе, неумение найти общий язык с солдатами. Удаляли только за нарушение кодекса «офицерской чести», которая порой понималась своеобразно.

В 1892 г. цесаревич Николай Александрович достиг полного совершеннолетия, т. е. 24 лет. Вскоре 23 августа 1892 г. ему разрешили служить в гвардии, в Преображенском полку, и командовать первым батальоном. Константин Константинович, узнав об этом, записал 24 августа в своем дневнике: «Я всей душой надеялся на это счастье и для полка, и для меня. У меня лежит душа к Цесаревичу с тех самых пор, как он из мальчика сделался юношей. Но эта радость и пугает меня также. Мне надо будет постоянно помнить, как себя держать относительно своего нового подчиненного и в то же время Наследника Престола».

Цесаревич поступил на службы в лейб-гвардии Преображенский полк 1 января 1893 г. Он со всеми был учтив, ровен и сдержан в общении, не допуская ни малейшей фамильярности. По всему этому отношению к службе и однополчанам уже тогда чувствовалось, какой характер должен быть у будущего императора Николая II. Именно этому периоду совместной службы были посвящены воспоминания, написанные К. Р. в марте 1896 г.

Многие великие князья в разное время служили в Преображенском полку или состояли в его почетных списках. Император Николай II вспоминал годы службы в нем как самое счастливое время своей жизни.

Великий князь Константин Константинович командовал лейб-гвардии Преображенским полком с 1891 по 1900 г. В этот период он неустанно заботился об улучшении быта нижних чинов и ветеранов, о высоком моральном облике офицеров. Всеобщая любовь преображенцев была ему лучшей наградой за его труды.

Прощаясь с полком, Константин Константинович сказал:

«…Смело выражаю уверенность, что и вы, господа офицеры, перестав быть моими подчиненными, сохраните ко мне чувства товарищеского расположения, всегда рассчитывайте на мое к вам сердечное участие. От полноты сердца спасибо и вам, молодцы нижние чины, от старейшего из фельдфебелей до последнего молодого солдата. Вы знаете, как я люблю вас. Не прощаюсь и с вами, братцы, если вперед уж не как командир ваш, то все же буду как однополчанин всегда следить за вами, на вас радоваться и вами любоваться. Мне хорошо известно, что вы гордитесь честью Преображенского солдата и сумеете научить и младшие поколения, как надо служить верою и правдою Царю и Отечеству, но не за страх, а за совесть, не щадя жизни своей до последней капли крови. Я знаю, вы твердо помните, что „Потешные былые, рады тешить мы Царя“, как поется в нашей старинной полковой песне, и что „Счастьем всяк из нас считает умереть в Его глазах“. Столько лет живя радостями полка и деля его печали, я привык видеть в нем родную семью и надеюсь, что все чины и впредь будут считать меня своим. Если кого обидел или неведомо для себя причинил кому огорчение, прошу простить мне невольную вину и не поминать лихом».

Константин Константинович не забывал отмечать в дневнике и события, касающиеся всего Императорского Дома Романовых. В частности, он описал процедуру добровольного принятия великой княгиней Елизаветой Федоровной православия:

«1891 год. Санкт-Петербург.

14 апреля.

Вчерашний день был знаменателен для нашего Дома: Элла присоединилась к Православию. Она сделала это не из каких-нибудь целей, а по твердому убеждению, после зрелого двухлетнего размышления. Трогательный обряд присоединения совершился у Сергея [Александровича] в его домовой церкви, рано утром. Присутствовали Государь, все семейство (кроме Михен и моей жены, которым как лютеранкам неудобно было присутствовать) и некоторые близкие знакомые. За обедней Элла причастилась…»

Константин Константинович еще в 1884 г., при появлении великой княгини Елизаветы Федоровны (1864–1918) в России, посвятил ей замечательное стихотворение:

Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:

Ты так невыразимо хороша!

О, верно под такой наружностью прекрасной

Такая же прекрасная душа!

Какой-то кротости и грусти сокровенной

В твоих очах таится глубина;

Как ангел, ты тиха, чиста и совершенна;

Как женщина, стыдлива и нежна.

Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой

Твою не запятнает чистоту,

И всякий, увидав тебя, прославит Бога,

Создавшего такую красоту!

Великий князь продолжал успешно продвигаться по ступеням военной карьеры. Константин Константинович 6 декабря 1894 г. был произведен в очередной чин генерал-майора с утверждением в должности командира лейб-гвардии Преображенского полка. В свиту императора Николая II был зачислен генерал-майором 5 апреля 1898 г. С 4 марта 1900 г. — он Главный начальник военно-учебных заведений Российской Империи (с ежегодным окладом в 12 тыс. рублей). В его ведении находились кадетские корпуса и военные училища. С этого момента и до конца жизни он стал (по меткой характеристике современников) «отцом всех кадет». В приказе великого князя Константина Константиновича по ведомству от 24 февраля 1901 г. к обязательному руководству было рекомендовано: поднимать в воспитанниках «сознание человеческого достоинства и бережно устранять все то, что может оскорбить или унизить это достоинство». В 1907 г. благодаря трудам великого князя были введены новые учебные программы в его ведомстве с целью «приблизить военные знания юнкеров к войсковой жизни и подготовить их к обязанности воспитателя и учителя солдат и к роли руководителя вверенной ему малой части». В Российской Империи в 1909 г. приступили к введению новых программ и в кадетских корпусах, которые превратились в полноправные средние учебные заведения, готовившие молодое поколение как к военной службе, так и к высшей школе.

В январе 1901 г. Константин Константинович был произведен в генерал-лейтенанты и назначен генерал-адъютантом свиты императора Николая II. С 6 декабря 1907 г. — генерал от инфантерии с оставлением в звании генерал-адъютанта свиты.

Стоит подчеркнуть, что с момента восхождения Николая II на Российский престол отношение Константина Константиновича к своему теперь царствующему двоюродному племяннику несколько изменилось. В частности 14 ноября 1894 г. он зафиксировал в дневнике: «Сегодня Государева свадьба. Пройдет несколько дней, и царь сдержит данное мне обещание и приедет в полк. Мне очень недостает наших простых отношений с Ники; мы видались чуть не каждый день за те два года без малого, что Он служил у нас в строю. Теперь о милом прошлом не может быть и помину. Я не стану к Нему ездить без приглашения, считая это непочтительным и неприличным, а Ему и без меня дела довольно, и, конечно, я не жалуюсь на то, что меня не зовут. Говорю это искренно. — Болтают будто бы дяди Государевы стараются иметь влияние на царя, не оставляют Его без советов. Но я думаю, что в этих слухах говорит зависть и что это пустые сплетни».

Четыре месяца спустя, 1 марта 1895 г. Константин Константинович в своем дневнике, говоря о великом князе Николае Михайловиче (1859–1919), приходит к следующему выводу о новом сложившемся взаимоотношении между представителями большой Императорской Фамилии: «Николай [Михайлович] прислал мне свою брошюру „Последние дни жизни Государя Императора Александра III“, отпечатанную в типографии командуемого Николаем [Михайловичем] Мингрельского полка в Тифлисе. Брошюрка написана наскоро, нервно, порывисто, много лишнего, часто существенного недостает, недостаточно обдуманно, местами бестактно. Николай со мной очень приветлив, приписывает мне большое влияние на молодого Государя и упрекает меня за то, что я этим вниманием не пользуюсь. Он заблуждается. Влияния нет, а если б и было, я не считал бы себя вправе им не только злоупотреблять, но и пользоваться, пока меня не спрашивают».

Несколько лет спустя, 4 сентября 1903 г. Константин Константинович, вновь говоря о великом князе Николае Михайловиче, невольно соглашается с некоторыми его наблюдениями: «Он всегда мрачно смотрел на жизнь. Настоящее положение России представляется ему роковым, он ожидает от ближайшего будущего чрезвычайных событий. Я не могу не согласиться с ним, что причиной нашего настроения — слабоволие Государя и Его бессознательное подчинение влияниям то одного, то другого. Последний из докладывающих всегда прав». Судя по дневниковым записям, с возрастом К. Р. все более становится внимательным к великосветским слухам: «Говорят, что Николаша, Петюша, Милица и Стана получили при Дворе большое значение» (5 ноября 1905 г.). Постепенно меняются некоторые его взгляды на жизнь и отношение к отдельным личностям. В дневниковой записи от 26 января 1906 г. он уже в другом ключе характеризует великого князя Николая Михайловича: «Зашел к Николаю Михайловичу. Он держится передовых взглядов, меня называет реакционером, все критикует, бранит и, по-моему, просто зло болтает».

Вот еще одна интересная и характерная запись К. Р. от 27 февраля 1912 г. в его дневнике: «В городе, как я знаю по доходящим до нас отрывкам слухов, — мы сплетен не любим и мало к ним прислушиваемся, — сильно заняты странником-сибиряком, который, говорят, вхож к Их Величествам и молвою приплетен к мероприятиям, принятым Св. Синодом по отношению к саратовскому архиепископу Гермогену и Царицынскому монаху Илиодору. — Говорят, что этот странник Григорий Распутин оправдывает свою фамилию, принадлежит к хлыстам, что его собираются выслать, но что его прикрывают в Царском Селе. Мы живем рядом, но ничего не знаем».

Такое неведение Константина Константиновича, что делалось в Александровском дворце Царског Села или чем жило «великосветское общество», можно понять, если обратить внимание на короткую фразу в его дневнике от 6 августа 1913 г.: «Увидел Государя после полутора лет».

С 13 февраля 1910 г. великий князь Константин Константинович был назначен, как мы отмечали выше, на новую должность — генерал-инспектор военно-учебных заведений, на которой оставался до конца жизни. Он много уделял внимания улучшению постановки как учебной части, так и физического воспитания в кадетских корпусах и военных училищах. В дневниковых записях он неоднократно признавался: «Нет мне большей радости, как толкаться, путаться среди кадет… Совсем был счастлив, проведя весь день среди моей милой молодежи». Он был весьма популярен среди воспитанников военных учебных заведений, покровительствовал многим будущим офицерам, тепло вспоминавшим о нем спустя многие десятилетия.

Среди кадет и молодых офицеров были на слуху, например, истории, связанные с именем своего любимого «венценосного» покровителя. Об одном из подобных случаев было поведано в журнале «Кадетская перекличка» (1972 г., № 2) со слов дочери К. Р. княжны императорской крови Веры Константиновны:

«…Один кадет, по фамилии Середа, за „тихие успехи и громкое поведение“ был выставлен из двух корпусов — Полтавского и Воронежского.

Тогда он решил обратиться за помощью к моему отцу. Отправился в Павловск. Швейцар его не пустил. Тогда, недолго думая, Середа обошел парк, влез на дерево, чтобы произвести разведку. Увидев, что мой отец находится в своем кабинете, он туда вошел. Услышав шорох, отец поднял голову и, сразу узнав мальчика, спросил:

— Середа, ты здесь что делаешь?

Середа, сильно заикаясь, ответил:

— Ввв-аше Иии-мператорское Ввв-ысочество, — ввв-ыперли!

— Так, — сказал отец. — Что же ты теперь думаешь делать?

На это Середа, не задумываясь, воскликнул:

— Ввв-аше Иии-мператорское Ввв-ысочество — д-д-думайте В-в-вы!

Мой отец „подумал“, и шалун был назначен в Одесский кадетский корпус, который окончил. Он вышел в кавалерию. В I Великую войну отличился, заслужил Георгиевский крест и пал смертью храбрых…» Стоит отметить, что, несмотря на существовавший в то время запрет приема в другие военные учебные заведения исключенных кадет, тем более дважды, великий князь Константин Константинович добился продолжения обучения Середы в Одесском кадетском корпусе. В подобных случаях великий князь предпочитал «казнить нельзя, помиловать» своих подопечных. Некоторые занятные истории из жизни кадет были зафиксированы на многих страницах и в самом дневнике Константина Константиновича.

По заведенной традиции новобранцам кадетских корпусов вручалось (в черном коленкоровом переплете, изящное издание) Евангелие. На первой его странице было напечатано, как напутствие и дарственная надпись, факсимиле стихотворения великого князя с подписью «К. Р.»:

Пусть эта книга священная

Спутница вам неизменная

Будет везде и всегда.

Пусть эта книга спасения

Вам подает утешение

В годы борьбы и труда.

Эти глаголы чудесные,

Как отголоски небесные

В грустной юдоли земной,

Пусть в ваше сердце вливаются,

И небеса сочетаются

С чистою вашей душой.

Великий князь Константин Константинович откровенно признавался в поденной записи от 1 сентября 1900 г.: «Моя бы воля, я бы все время свое отдавал исключительно кадетским корпусам и военным училищам. Как, бывало, командуя ротой, я не знал большего удовольствия, как оставаться среди своих солдат по возможности без офицеров, так теперь меня тянет в среду юнкеров и кадет, причем начальство мне мешает, и хотелось бы оставаться в кругу этой молодежи без посторонних свидетелей».

Однако не всем это нравилось, часто и начальникам кадетских корпусов. Один из них генерал от инфантерии Н. А. Епанчин делился педагогическим опытом по воспитанию кадет и критиковал великого князя в своих мемуарах:

«Вступив в управление военно-учебными заведениями, великий князь Константин Константинович в отношении своих подчиненных держался той же тактики, как это было в Измайловском и Преображенском полках: „Surtout pas d’histoires“ („Лишь бы никаких неприятностей“), а среди пажей, юнкеров и кадет искал особой популярности, ставя нередко воспитателей и начальников в весьма неприятное, а вернее, совершенно недопустимое положение в глазах молодежи.

Так, посещая кадетские корпуса, великий князь прибегал к такой мере: он приказывал собрать кадет в зале и беседовал с ними, но начальникам и воспитателям не полагалось присутствовать при этих беседах.

Я не хочу сказать, что великий князь делал так, чтобы от молодежи что-нибудь такое услышать, чего он не мог узнать из бесед с начальниками и воспитателями, но можно было думать, что и это могло быть. Главная причина таких „общих исповедей“ была та, как я по многим основаниям думаю, что великий князь глубоко был убежден, что его „слово“ производит огромное влияние на молодежь.

Пренебрегая изучением образцовых трудов выдающихся педагогов, великий князь Константин Константинович считал, что все дело воспитания сводится к тому, чтобы поговорить по душе с молодежью; конечно, беседы „по душе“ — могучее воспитательное средство, но не единственное.

К этому надо добавить, что великий князь Константин Константинович в беседах с молодежью всегда подлаживался к ней, стараясь льстить ей, внушить ей, что он всецело на ее стороне. Дело было щекотливое и ставило воспитателей и начальников в ложное положение, колебало их авторитет». (Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 294.)

Военные училища, Пажеский и кадетские корпуса в годы Первой мировой войны продолжали готовить, но ускоренным курсом молодых офицеров. Как и прежде, в мирные годы, Государь присутствовал на их выпуске. Так, например, 1 октября 1914 г. император Николай II записал в дневнике: «В 2 часа в Большом дворце было производство пажей и юнкеров в офицеры — здесь около 700 чел., а по всей России 2400 ч.». (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 489.) Сохранилась и более пространная запись, отражающая это торжественное мероприятие. В камер-фурьерском журнале Александровского дворца Царского Села за 1 октября 1914 г. мы читаем:

«К 2 час. дня, в Большом зале, Большого Царскосельского дворца, были выстроены пажи Пажеского Его Величества корпуса и юнкера Павловского и Владимирского военных училищ и Николаевского кавалерийского.

Ровно в 2 часа, изволил прибыть в Большой дворец Государь император.

По прибытии, Его Величество обошел фронт пажей и юнкеров, здоровался с ними и милостиво с некоторыми из них разговаривал.

После обхода, Его Величество обратился со следующими Высоко милостивыми словами:

„Помните, пажи и юнкера, что вы в знаменательную и историческую войну России производитесь в офицеры. Перед вступлением вашим в офицерскую службу даю вам свой отеческий завет: веруйте в Бога и особенно перед боем творите Ему молитву; служите честно и преданно Родине и мне, так же, как служат ваши старшие товарищи на радость мне и на славу моей могучей армии. Относитесь с уважением к вашим начальникам, будьте искренними товарищами между собой, к какому роду оружия вы бы ни принадлежали. Относитесь внимательно и строго отечески к подчиненным вам нижним чинам, сближаясь с ними возможно больше и вникая в их мелкие нужды. Будьте уверены, что малейшее ваше внимание к ним свяжет неразрывными узами боевое товарищество. Помните еще, что я вам скажу: Я нисколько не сомневаюсь в вашей доблести и храбрости, но мне нужна ваша жизнь, так как напрасная убыль офицерского состава может повести к тяжелым последствиям. Я уверен, что, когда нужно будет, каждый из вас охотно пожертвует своей жизнью, но решайтесь на это только лишь в случае исключительной необходимости, иначе прошу беречь себя.

Благословляю вас и в вашем лице всех дорогих моих детей — будущих офицеров моей славной армии. Поздравляю вас с производством в офицеры“.

Для пажей, юнкеров и начальствующих лиц накрывался в Большом дворце фуршет до 620 персон.

Прощаясь с вновь произведенными офицерами, Его Величество изволил сказать: „Дай вам Бог, господа, здоровья, отличий и всякого благополучия“».

Заметим, что на этом торжественном мероприятии не было великого князя Константина Константиновича. Тому была своя веская и трагическая причина. Он находился в госпитале в Вильно, где на его глазах скончался от тяжелого ранения немецкой пулей (полученной в лихой кавалерийской атаке на фронте) его сын князь императорской крови Олег Константинович. За проявленную храбрость Олег был награжден боевым орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени.

Жандармский генерал-майор А. И. Спиридович (1873–1952) следующим образом описал гибель князя Олега Константиновича: «27 сентября после полудня гвардейская кавалерийская дивизия наступала по направлению к Владиславову. В авангарде шли два эскадрона гусарского полка. Проходя близ деревни Пильвишки, передовые части столкнулись с немецкими разъездами. Началась перестрелка. Князь Олег Константинович стал просить эскадронного командира разрешить ему с взводом захватить неприятельский разъезд. То т сперва не соглашался, но все же отдал приказание. Князь рванулся с взводом преследовать немцев. Кровная кобыла Диана занесла его далеко вперед. И когда победа была уже достигнута, когда часть немцев была уже перебита, а часть сдалась, один из раненых немецких кавалеристов лежа прицелился в князя. Раздался выстрел, князь свалился тяжело раненный. Потом его на арбе перевезли в Пильвишки, где он причастился. Затем доставили в Вильно, куда приехали на другой день в 19 часов утра. Исследование раны показало начавшееся гнилостное заражение крови. […]

Князь перенес операцию хорошо. Когда днем была получена телеграмма от Государя о пожаловании ему ордена Святого Георгия, он был счастлив […]. Состояние князя Олега ухудшалось: начался бред, силы угасали. Стали давать шампанское. Вливали в руку соляной раствор. Когда вечером приехали родители, князь узнал их и сказал: „Наконец, наконец!“

Великий князь-отец привез крест Святого Георгия, деда раненого, который прикололи к рубашке. Раненый очень обрадовался, целовал крестик. Стал рассказывать, какой была атака, но опять впал в забытье. Начался бред. Пригласили священника.

Полная тишина. Чуть слышно шепчет священник отходную. На коленях у изголовья отец бережно закрывает глаза умирающему. Мать безнадежно старается согреть ему руки. В ногах, еле сдерживая рыдания, стоят брат Игорь и старый воспитатель-друг. В 8 часов 20 минут князя не стало. Императорский дом в лице юного героя понес первую жертву.

3 октября князя похоронили в родном имении Осташево. Общество и пресса отнеслись участливо к смерти князя. В нем видели начинающего талантливого поэта. Изданный князем к юбилею лицея в 1912 году выпуск четырех рукописей Пушкина, представляющих собой факсимиле гениального поэта, сохранившийся в музее лицея, останется в память о нем». (Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Мн., 2004. С. 17–19.)

У великого князя Константина Константиновича в эти годы, кроме военно-учебных заведений, появляются и дополнительные ответственные обязанности. В феврале 1911 г. он был назначен сенатором. 16 февраля 1912 г. Константин Константинович по инициативе рядовых казаков и атаманов был зачислен в Оренбургское казачье войско.

Великий князь Константин Константинович, как член Российского Императорского Дома, принимал участие в делах государственного управления, являясь председателем многочисленных комитетов и комиссий, членом Государственного Совета. 3 марта 1895 г. он был назначен членом Комитета финансов. Он также был представителем императора Николая II на многих официальных мероприятиях.

Константин Константинович как человек, склонный к нравственному анализу, часто записывал в своем дневнике критические замечания. Он не приемлет многие новые явления бурного XX века: забастовки, террор, революционные выступления, учрежденную Государственную Думу и т. п. Он в ужасе, что самодержцу в собственной стране приходится ездить под усиленной охраной.

В дневнике императора Николая II от 4 февраля 1905 г. появляется краткая запись: «Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбою, а кучер смертельно ранен. Несчастная Элла, благослови и помоги ей, Господи!» (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 249.)

Константину Константиновичу не откажешь в смелости и благородстве, когда пренебрегая явной опасностью, отправился (в единственном числе от Императорской Фамилии; великий князь Павел Александрович прибыл из Франции в Москву только ко дню отпевания и захоронения) на похороны великого князя Сергея Александровича, погибшего от бомбы эсера-террориста И. П. Каляева 4 февраля 1905 г. На следующий день 5 февраля был открыт доступ к гробу Сергея Александровича. Прибыв на место, великий князь Константин Константинович в этот же день записал в дневнике: «Под сводами храма, арками отделенного от церкви, где покоятся мощи святителя Алексия, посередине стоял на небольшом возвышении открытый гроб. Видна была только грудь мундира Киевского полка с золотыми эполетами и аксельбантом; на месте головы была положена вата, задернутая прозрачным покрывалом, и получалось впечатление, что голова есть, но только прикрыта. Сложенные накрест пониже груди руки, а также ноги были закрыты серебряным парчовым покрывалом, гроб дубовый, с золочеными орлами. Подле него на коленях стояли Элла, Мария и Димитрий, все в белом…»

Личный адъютант убитого великого князя Сергея Александровича полковник В. Ф. Джунковский, впоследствии генерал и товарищ министра внутренних дел, делился воспоминаниями об этих трагических событиях:

«Было возложено много венков, гроб утопал в зелени, народ ежедневно (с 5 по 10 февраля), в известные часы, допускался поклониться праху; пропускали зараз по 100 человек. Панихиды служились все время, почти без перерыва, с утра до вечера. Великая княгиня пожелала, чтобы народу не делали какие-либо стеснения, и Кремль был открыт для свободного прохода всем; только когда съезжались на официальные панихиды, проезд частным лицам прекращался. […]

Я не покидал дворца все время до похорон, и в течение всего дня мне приносили разные предметы из одежды великого князя, а также и частицы его тела, костей… Все это складывалось мной, вещи передавались великой княгине, а частицы останков были помещены в металлический ящик и положены в гроб. Сила взрыва была так велика, что части тела и костей найдены были даже на крыше здания Судебных установлений». (Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 1. М., 1997. С. 42–43.)

Константин Константинович 6 февраля 1905 г. кратко и печально констатировал в дневнике: «Здесь, в Москве, странное и тяжелое впечатление производит отсутствие ближайших родных». Здесь же имеются такие его строки: «На месте гибели бедного моего Сергея 5-й Гренадерский Киевский полк поставил железный крест с образом преподобного Сергия, преображенцы соорудили лампаду. Место огорожено деревянной решеткой. Ужасное событие представляется мне каким-то сном… В России дела идут все хуже… — просто не верится, какими быстрыми шагами мы идем навстречу неведомым, но неизбежным бедствиям. Всюду разнузданность, все сбиты с толку…»

Великая княгиня Елизавета Федоровна после гибели мужа 7 февраля посещала в тюрьме убийцу, пытаясь обратить душу преступника к Богу и раскаянию, но, увы, безуспешно, хотя он принял от нее иконку и поцеловал ее руку. Она ходатайствовала перед императором Николаем II о великодушном помиловании преступника. Ее смиренная христианская просьба также не была удовлетворена.

Поездка великого князя Константиновича на похороны в Москву вызвала разные толкования, слухи и интриги. Генерал от инфантерии Н. А. Епанчин делился воспоминаниями об этом событии:

«Это сердечное влечение отдать последний долг двоюродному брату и лично выразить сочувствие несчастной вдове так понятно и делает честь великому князю Константину Константиновичу.

Но не так посмотрели на его поездку в Москву в Царской фамилии — никто из Августейших Особ не поехал на похороны великого князя Сергея Александровича, даже родные братья, и мало того, они считали, что великий князь Константин Константинович их подвел, ибо своим присутствием на похоронах как бы подчеркнул их отсутствие». (Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 218.)

Личный адъютант великого князя Сергея Александровича полковник В. Ф. Джунковский делился воспоминаниями:

«В этот же день прибыл великий князь Константин Константинович представителем Государя императора. Говорят, что в первый момент Государь хотел ехать в Москву на похороны своего дяди, но благодаря влиянию Трепова не поехал. То же было и с великим князем Владимиром Александровичем, старшим братом Сергея Александровича, который, как говорят, со слезами на глазах умолял Государя отпустить, но Государь не позволил ему ехать. А между тем, я думаю, если бы Государь не послушался Трепова и приехал бы в Москву, то это произвело бы колоссальное впечатление и подняло бы ореол царя среди народа. […]

10 февраля происходило отпевание тела великого князя по особому, Высочайше утвержденному церемониалу. Была масса народа; после отпевания гроб с останками был перенесен в Андреевскую церковь Чудова монастыря и поставлен посреди на небольшом возвышении, покрыт чехлом, обшитым парчой, и сверху покровом, так он оставался до устройства склепа церкви-усыпальницы под храмом Чудова монастыря, где покоятся мощи Святителя Алексея». (Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 1. М., 1997. С. 42, 43.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.