Глава 1 ЦЕЛЬ: АВИАЦИЯ КРАСНОЙ АРМИИ

Глава 1

ЦЕЛЬ: АВИАЦИЯ КРАСНОЙ АРМИИ

Когда осенью 1940 года членам командования люфтваффе сообщили о решении Гитлера вторгнуться в Россию, их реакция явилась смесью болезненного удивления с предчувствием беды.

– Это невозможно! – воскликнул генерал авиации Альфред Келлер, на которого возлагалась обязанность вести наступление на Ленинград. – Ведь у нас с русскими договор!

– Не забивай себе голову политикой! – сказал Геринг. – Оставь это фюреру.

Сам Геринг несколько раз пытался отговорить Гитлера от этой идеи, но безуспешно. Война на несколько фронтов, которая начиналась операцией «Барбаросса», была как раз тем, с чем люфтваффе, говоря словами ее генерал-квартирмейстера генерала фон Зайделя, могло не справиться. Какие бы триумфы ни ожидали немцев в их марше на Восток, начиная с 22 июня 1941 года их военная машина была обречена.

Стрелка альтиметра «Не-111» поколебалась, затем продолжила свое восхождение. Пока машина поднималась с высоты 5000 до 5700 метров, экипаж надел кислородные маски. Но летчик все равно продолжать тянуть на себя штурвал. Ему было приказано пересечь границу на максимальной высоте. Границу Советской России.

Скоро стрелки на его часах показали 3.00, а дата была воскресенье, 22 июня 1941 года. Там внизу земля казалась погруженной в дремоту. Но недолго ей оставалось быть такой. Через пятнадцать минут она пробудится от мощного грохота орудий, что будет означать одно: Германия и Россия находятся в состоянии войны. Ровно в 3.15, ни секундой раньше. Вот почему бомбардировщики, будучи уже в пути к своим целям, летели на максимальной высоте над редко заселенным районом болот и лесов. Не должно возникнуть никакого подозрения о неминуемом начале военных действий.

Для этой трудной миссии было отобрано двадцать – тридцать экипажей из KG 2, 3 и 53. Все летчики были опытными, имевшими за плечами много часов полетов «вслепую». Долетев до цели незамеченными ровно в 3.15, они должны были нанести молниеносный удар по базам истребителей позади русского центрального фронта – по три бомбардировщика на каждый аэродром.

При подлете к цели было все еще темно, а новый день только зарождался на востоке. Но они ринулись вниз и, прогрохотав над аэродромами, разбросали сотни небольших осколочных бомб между мирно выстроившимися истребителями и палатками персонала.

Понятно, что таким методом противника не нокаутируешь. Задачей было посеять замешательство и воспрепятствовать взлетам самолетов противника на период между началом общего наступления армии и самым ранним моментом, когда люфтваффе сможет ударить всей мощью.

Время начала наступления было предметом длительных и горячих споров между Генеральными штабами трех родов войск. Армия хотела начать вторжение с рассветом, чтобы достичь максимальной тактической неожиданности, но в то же время хотела, чтобы советской авиации не дали вмешаться в боевые действия. Это было достижимо лишь в случае, если вражеские самолеты будут уничтожены на земле. Со всех точек зрения внезапность была доминирующим фактором.

Фельдмаршал Кессельринг, главнокомандующий 2-м воздушным флотом, базировавшимся в центральном секторе Восточного фронта, видел проблему следующим образом:

«Для формирования и атаки всей мощью мои Geschwader нуждаются в дневном свете. Если армия настаивает на марше в темноте, нам потребуется целый час, чтобы долететь до вражеских аэродромов, а к тому времени птицы уже проснутся».

На это фельдмаршал Фёдор фон Бок, главнокомандующий группой армий «Центр», возражал таким образом: «Враг поднимется по тревоге, как только услышит, как ваши самолеты пересекают границу. С этого момента всякий элемент неожиданности будет утрачен».

Год назад, начиная кампанию на Западе, армии пришлось подчиниться запросам люфтваффе. Планерная операция против Эбен-Эмаель на канале Альберта была реализуема лишь с первыми лучами солнца, и наземным войскам пришлось дожидаться. Но сейчас на карту было поставлено слишком многое. На этот раз люфтваффе пришлось приспосабливаться самому. Командир II авиакорпуса генерал Бруно Лерцер выдвинул компромиссное предложение: выслать вперед лишь несколько отобранных экипажей, которые полетят на максимальной высоте и, долетев незамеченными, будут готовы атаковать в час «ноль»: в 3.15.

И неожиданность была достигнута полностью. По пятам за небольшими передовыми отрядами с рассветом крупные соединения пересекли границу. Не было видно ни одного вражеского истребителя. Советская авиация, численно в два раза превосходившая германскую, оставалась на земле парализованная.

Из советских материалов известно, что в 1.3 °Cталин попытался предупредить свое военное руководство и командиров Красной армии на Западном фронте, что германское нападение неизбежно. Приказ из Москвы гласил: «Перед рассветом 22 июня все самолеты должны быть рассредоточены на своих аэродромах и тщательно замаскированы. Все боевые части привести в состояние максимальной боеготовности…»

Но директива Сталина задержалась, странствуя по каналам связи, и события опередили ее получение. Для большинства русских летных полков германский удар был подобен грому среди ясного неба.

«Было раннее воскресное утро, и многие летчики находились в увольнении, – рассказывал командир 23-й авиадивизии полковник Ванюшкин, оказавшийся в плену. – Наши аэродромы находились слишком близко к границе, и их координаты были прекрасно известны немцам. Более того, многие только начали получать самолеты новых типов, и даже на боевых аэродромах. Машины новых и старых типов стояли рядами незамаскированные…»

Наступило утро, и над ближними целями заревели моторы «Штук», а тем временем горизонтальные бомбардировщики занялись более удаленными базами, а ближние и дальние истребители на бреющем полете вносили свой вклад в уничтожение противника.

Весь гигантский фронт, протянувшийся от Нордкапа до Черного моря, покрывался четырьмя германскими воздушными флотами. В начальный период военных действий на Востоке они совместно насчитывали 1945 самолетов, из которых, однако, едва ли две трети, то есть 1280 машин, были в боевой готовности. Сюда входили около 510 бомбардировщиков, 290 пикирующих бомбардировщиков, 440 одномоторных и 40 двухмоторных истребителей плюс около 120 дальних самолетов-разведчиков.[25] Как уже упоминалось, численное преимущество советской авиации оценивалось, как минимум, в соотношении два к одному.

Задачи люфтваффе имели тот же порядок приоритетности, что и против Польши в 1939 году, и против западных союзников в 1940 году: вначале завоевать господство в небе, а после этого поддерживать армию. Принесет ли изношенный временем рецепт «блицкрига» успех на обширных просторах России? Вначале казалось, что ответ будет «да», потому что результаты неожиданных налетов на советские аэродромы были потрясающими. Без каких-либо помех со стороны истребителей 4-фунтовые бомбы падали дождем посреди рядов советских самолетов, а если кому-то удавалось взлететь, то он становился легкой учебной мишенью для германских пилотов.

«Мы не верили своим глазам, – докладывал капитан Ханс фон Ган, командир I/JG 3 из V авиакорпуса, действовавшего в районе Львова. – Как на параде, стояли ряд за рядом самолеты-разведчики, бомбардировщики и истребители. Нас поразило количество аэродромов и самолетов, которые русские готовились применить против нас».

Русские самолеты горели сотнями. В секторе II авиакорпуса, в Буге около Брест-Литовска, одинокая советская эскадрилья, пытавшаяся взлететь по тревоге, была разбомблена, двигаясь еще по земле. Позднее граница аэродрома оказалась вся усеяна обгоревшими обломками.

Однако, несмотря на все эти преимущества, боевое крещение люфтваффе на Востоке не обошлось без потерь. Некоторые были нанесены русской зенитной артиллерией, а другие – собственными бомбами.

Вину в этом надо возложить на осколочные бомбы «SD 2», прозванные «дьявольскими яйцами», которые после пребывания под секретом сейчас впервые в большом количестве пошли в ход. Весом всего полтора килограмма, круглые по форме, они были снабжены небольшими тормозными крыльями и первоначально планировались к использованию самолетами-штурмовиками против пехоты. Настроенные на срабатывание либо при ударе, либо над землей, они в радиусе до 12 метров разлетались на 50 маленьких и 250 еще более мелких осколков. Вообще-то против самолета на стоянке эффективно лишь прямое попадание, но эти бомбы имели силу среднего зенитного снаряда. А посему достигалось большое количество прямых попаданий.

Но «дьявольские яйца» были ненадежны. Часто они застревали в специально сконструированной для них кассете, а детонаторы взрывались при малейшем сотрясении, пробивая в корпусе бомбардировщика отверстие, сравнимое с прямым попаданием зенитки.

И летчики-истребители испытывали к ним отвращение. Все «Ме-109» из JG 27 были оборудованы под фюзеляжем ячейками для крепления 96 таких бомб. В полете от сопротивления воздуха зачастую первый ряд бомб оставался подвешенным, причем без ведома пилота. А когда при посадке на свою авиабазу летчик сбрасывал газ, бомбы начинали выскакивать одна за другой – или дожидались, пока он станет заруливать на стоянку, а потом взрывались сразу за машиной. Некоторые оставались лежать на взлетной полосе, заставляя оружейников постоянно заниматься опасной работой, разыскивая и убирая их.

Вот мнение генерала Марквардта, отвечавшего за разработку бомб в техническом управлении люфтваффе: «Несмотря на успех в первые дни кампании в России, дни „SD 2“ оказались скоротечными. Советская зенитная артиллерия, очень эффективная против атак на малых высотах, скоро вынудила нашу авиацию забираться на большие высоты, а без сбрасываемых контейнеров эти бомбы уже использоваться не могли».

Через некоторое время другая осколочная бомба, 20-фунтовая «SD10», тоже была снята с вооружения, хотя ее можно было сбрасывать с высотных бомбардировщиков связками по четыре штуки. 22 июня, когда поблизости не было ни советских истребителей, ни предательских разрывов зенитных снарядов, экипажи ряда самолетов с удивлением наблюдали, как несколько «Ju-88» и «Do-17» вдруг содрогались прямо в воздухе и, объятые пламенем, врезались в землю. И это всегда происходило на обратном пути, а иногда при самой посадке.

Причина стала ясна сравнительно быстро. Отдельные «SD 10» при сбросе застревали с запущенными детонаторами в бомбовых ячейках, и малейшее сотрясение приводило к взрыву. Почти во всех случаях это означало гибель самолета.

Кессельринг сразу же запретил загружать ими горизонтальные бомбардировщики. Только «Ju-87» и «Hs-123» все еще разрешалось их применять, потому что в их случае бомбы подвешивались под крыльями, и экипаж мог убедиться, что они действительно были сброшены.

Но вернемся к наступлению на Россию: соединения люфтваффе только успели вернуться после нанесения первого удара на рассвете 22 июня, как их вновь загрузили бомбами и отправили во второй раз. Тут они столкнулись с сопротивлением советских истребителей. Пусть сотни их были уничтожены на земле, но, казалось, в небе их было еще больше.

Первый геройский подвиг в Великой Отечественной войне, как ее называют русские, был совершен младшим лейтенантом Д. В. Кокоревым из 124-го летного полка. В ожесточенной схватке с «Ме-110» его пулеметы умолкли, он резко развернул свой истребитель «И-16» и врезался в самолет противника. Обе машины разбились при падении на землю.

Вначале германские истребители встретили неожиданные трудности в боях со своими противниками. Хотя русские бипланы «И-153» и «И-15», маленькие и короткие «кертисы» и «И-16» уступали «мессершмитам» в скорости, но были более маневренными. Говоря словами лейтенанта Шисса из штабного звена JG 53: «Они позволяли нам чуть ли не прицелиться и тут же разворачивали свои машины на 180 градусов, до тех пор, пока оба самолета не начинали стрелять друг в друга в упор».

Командир JG 53 майор фон Мальцан кипел от раздражения, потому что его соперник раз за разом в последний момент ускользал с линии его прицела, и он извел много патронов впустую. Подобная ошибка в расчетах стоила JG 27 ее командира, майора Вольфганга Шеллмана во время самого первого задания: налета с истребителями на Гродно. Поймав истребитель «И-16» в прицел, майор повел огонь из всех своих пулеметов, и русский самолет развалился в воздухе. Но из-за своей превосходящей скорости он оказался так близко к жертве, что при взрыве части русской машины ударили по корпусу его самолета. Хотя ему и удалось выброситься с парашютом, он был зачислен в пропавшие без вести.

Но в тот же час, когда германские истребители наносили удары, русские бомбардировщики совершили налеты на германские аэродромы. Никто не понял, откуда они появились: то ли с дальних аэродромов, то ли с тех, по которым уже был нанесен удар, то ли с еще не обнаруженных. В любом случае они летели: десять, двадцать, тридцать самолетов в плотном строю. И атаковали.

Это произошло сразу после того, как группы майора графа Шенборна из Stukageschwader 77 совершили посадку после первого вылета на бомбежку оборонительных укреплений на реке Буг. Послышалось пять взрывов, а затем в небо поднялось пять черных грибов дыма на противоположном краю аэродрома. Только тогда заметили бомбардировщиков: шесть двухмоторных машин разворачивались по большому радиусу.

И в этот момент с земли увидели, как к бомбардировщикам на полной скорости приближаются две или три небольшие точки. Это были германские истребители. Они наградили экипажи «Штук», находившиеся на аэродроме, захватывающим зрелищем. Командир эскадрильи из 6/StG 77 капитан Герберт Пабст докладывал:

«Когда первый истребитель произвел выстрел, показались тонкие нити дыма, как будто связывавшие его с бомбардировщиком. Резко повернув в сторону, большая птица сверкнула серебром, затем, ревя моторами, рухнула вертикально вниз. В месте падения в небо взметнулся огромный язык пламени. Второй бомбардировщик окутало ослепительно яркое красное пламя, и он взорвался. И только части его стали медленно планировать к земле, подобно огромным осенним листьям. Третий перевернулся, охваченный пламенем. Подобная судьба постигла и остальные самолеты, последний из которых упал на деревню, где горел в течение часа. На горизонте к небу тянулось шесть столбов дыма. Все шесть были сбиты!»

Это всего лишь один пример. То же самое происходило по всему фронту. Русские бомбардировщики прилетали, держали свой курс, не делая попыток уклониться от зенитного огня или от истребителей. Потери их были ужасными. Когда немцы сбивали десять, на сцене появлялись другие пятнадцать.

«Они продолжали прилетать до конца дня. Только со своего аэродрома мы видели двадцать одно крушение, и ни один из них не ушел».

Исход этого жаркого и кровавого дня 22 июня 1941 года принес самую крупную победу, когда-либо одержанную за один день авиацией одной страны над другой. Было уничтожено не менее 1811 советских самолетов, а потери Германии составили 35 322 самолета было сбито истребителями и зенитной артиллерией, а 1489 было уничтожено на земле.

Верховному командующему люфтваффе Герингу сообщения о победах казались настолько невероятными, что он приказал их подвергнуть тайной проверке. Несколько дней офицеры из его штаба пробирались сквозь аэродромы, захваченные в ходе германского наступления, пересчитывая останки обгоревших русских самолетов. Результат был еще более поразительным: счет превысил 2000!

Послевоенные советские публикации подтвердили этот успех. «История Великой Отечественной войны Советского Союза», подготовленная советским Министерством обороны, содержит следующий параграф: «Решающий вклад в успех вражеских сухопутных войск внесла германская авиация… В течение первых дней войны соединения вражеских бомбардировщиков предприняли массированные налеты на шестьдесят шесть аэродромов в прифронтовой полосе, и прежде всего на те, где базировались новые типы советских истребителей. В результате этих налетов и ожесточенных воздушных боев к полудню 22 июня мы потеряли около 1200 самолетов, включая более 800, уничтоженных на земле».

1200 до полудня – а сражение продолжалось до вечера. Далее в советском отчете говорится: «Только в секторе Западного особого военного округа врагу удалось уничтожить на земле 528 машин и 210 в небе».

За сектор, о котором идет речь, отвечал 2-й воздушный флот Кессельринга, включавший в себя II и VIII воздушные корпуса Лерцера и фон Рихтгофена. По немецким свидетельствам, успех был одержан огромнейший. Кессельринг выполнил свою первоочередную задачу – завоевать господство в небе – уже к вечеру первого дня. Начиная со второго дня все части люфтваффе занялись тактической поддержкой наступления армии.

Позади прорвавшейся 2-й танковой группы генерал-полковника Гудериана крепость Брест-Литовск, обороняемая учащимися курсов политработников Красной армии, держалась уже неделю и блокировала единственную дорогу, по которой велось снабжение германского фронта. Даже бомбы, сброшенные со «Штук», оказали небольшое воздействие на стены цитадели метровой толщины. И тогда 28 июня между 17.40 и 18.00 семь «Ju-88» из KG 3 сбросили на крепость несколько полуторатонных фугасных бомб. Две попали точно в цель, и на следующее утро цитадель пала.

Пока армия быстро продвигалась вперед, части люфтваффе прямой поддержки сопровождали ее, а «Штуки» пробивали дорогу для танков там, где последние встречали сопротивление. Генерал фон Рихтгофен, так много сделавший для совершенствования техники «блицкрига», сейчас со своим VIII воздушным корпусом помогал 3-й танковой группе генерал-полковника Гота, а южнее генерал Лерцер, отдав «Штуки» с ближними и дальними истребителями II воздушного корпуса под начало полковника Файбиха, с такой же мощью помогал танкам Гудериана.

Однако советская авиация все еще не была уничтожена. 30 июня на фронте вновь появились сотни бомбардировщиков с красными звездами на бортах. Волна за волной они налетали на острия германских танковых колонн, которые, обойдя Минск с обеих сторон, стремились сомкнуть клещи в первой битве этого лета на окружение.

Но русские, однако, не приняли во внимание JG 51 и ее талантливого командира полковника Вернера Мельдерса. Его Geschwader появилась прямо над авангардом Гудериана, и советские бомбардировщики, действовавшие без эскорта истребителей и, как обычно, эскадрильями, стали гибнуть по частям. К вечеру истребители насчитали их 114, в результате JG 51 стала первой Geschwader, уничтожившей 1000 вражеских самолетов с начала войны в 1939 году. Сам Мельдерс сбил пять машин, доведя личный счет до восьмидесяти двух, а еще по пять сбили капитан Йоппьен и лейтенант Бер.

В 150 милях к северо-западу возле Динабурга JG 54 майора Траутлофта (известная как Geschwader «Greenheart» – «Зеленое сердце») тоже вела напряженные бои. Здесь целью русских бомбардировщиков стали мосты через Двину, которые 4-й танковой группе надо было перейти для продвижения на северо-восток. В этой зоне долгие и ожесточенные бои завершились уничтожением шестидесяти пяти советских машин.

Geschwader Траутлофта, взаимодействующая с I авиакорпусом генерала Ферстера, поддерживала наступление группы армий «Север» на Ленинград, и 1 августа старший лейтенант Шольц довел свой счет до 1000 самолетов (623 из них – русские). JG 53 достигла той же невероятной величины днем раньше, а JG 3 майора Лютцова, действуя в составе V воздушного корпуса Риттера фон Грайма, сравнялась с ними 15 августа за счет трех побед сержанта авиации Штекмана.

Из недели в неделю и из месяца в месяц шло соревнование между различными Geschwader истребителей. И хотя огромные потери, понесенные русской авиацией, показали, что ее самолеты практически беззащитны против германских истребителей, она не собиралась сдаваться. В августе или самое позднее в сентябре ее первоначальный парк истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков, согласно германским расчетам, был полностью уничтожен. И все равно в битву бросались все новые и новые самолеты. Казалось, русские источники снабжения были неистощимы.

Сегодня мы знаем причину. Их официальная военная история гласит: «Во второй половине 1941 года массовое производство самолетов улучшенного типа возросло в четыре раза. По сравнению с первой половиной года выпуск истребителей „ЛаГГ-3“ увеличился с 322 до 2141 (более чем в шесть раз), истребителей „Як-1“ с 335 до 1019, а бронированных штурмовиков „Ил-2“ с 249 до 1293. Производство бомбардировщиков (1867) в три раза превысило довоенный уровень, а общее производство в 1941 году достигло 15 735 самолетов всех типов…»

Все это в течение немногих месяцев – и практически без какого-либо вмешательства германских флотов бомбардировщиков! Все, чего они достигли, было лишь булавочными уколами.

Тут лежит решающая ошибка Генерального штаба люфтваффе. Как мы уже видели, в 1935 году генерал Вевер призывал к созданию четырехмоторного бомбардировщика «Урал», но тот так и не появился. Тем не менее в начале этой длительной кампании все еще была возможность передать в стратегических целях существующие соединения бомбардировщиков под объединенное командование. И тогда их можно было бы использовать как ударную силу против ключевых центров военной индустрии, даже если бы это потребовало действовать на предельном расстоянии и даже если бы объектами были «всего лишь» заводы, выпускающие танки и самолеты.

Ведь бомбардировщики в основном – стратегическое оружие. Если распылить их потенциал, то и эффект рассеется. А это как раз и произошло в военной кампании в России. Вместо объединения под единым командованием, Geschwader были поделены между воздушными корпусами, которые, в свою очередь, были приданы различным группам армий. Некоторые Geschwader вылетали то туда, то сюда по многочисленным заданиям, большинство из которых диктовалось сиюминутными потребностями армии. В результате им отвели роль войск тактической поддержки, которая им была несвойственна.

В итоге получалось, что за неделю боев с танками, с большими собственными потерями, бомбардировщикам удавалось уничтожить, может быть, дневное производство танков «Т-34» горьковским заводом. Хотя это и удовлетворяло моментные тактические цели армии, собственный стратегический потенциал бомбардировщиков был полностью и без пользы растрачен.

В ночь с 21 на 22 июля командующий московской зоной противовоздушной обороны генерал-майор М. С. Громадин объявил первую в столице крупную воздушную тревогу. Германские бомбардировщики начали свои налеты с передовых баз, расположенных около Минска, Орши, Витебска и Шаталовска. Хотя до этих аэродромов доносился грохот боев в окруженном Смоленске, до Москвы экипажам приходилось преодолевать 280–380 миль.

На штабном совещании 8 июля Гитлер объявил о своей «неизменной решимости» «силами люфтваффе стереть Москву и Ленинград с лица земли». Когда неделю спустя ничего подобного не произошло, он саркастически заявил Герингу:

– Вы верите, что в вашем люфтваффе найдется хотя бы одна Geschwader, у которой хватит мужества долететь до Москвы?

Так что воздушный налет на столицу России стал для люфтваффе делом престижа: хлопотное дело, выполняемое как «побочный продукт» за счет других, более важных задач.

В сущности, Москва являлась не только политической столицей, местом нахождения правительства и партии. Она также была военным и экономическим сердцем страны и, прежде всего, ее центром связи и стержнем военной транспортной системы. С учетом всего этого Москва должна была стать стратегическим объектом люфтваффе высшей степени приоритета.

Но в данном случае первый налет 22 июля был проведен скромными и поспешно собранными силами из 127 самолетов. Группа включала в себя «Ju-88» из KG 3 и 54, «Не-111» из KG 53 и 55, дополненные с запада KG 28 с ее двумя Gruppen самолетов-разведчиков, Kampfgruppe 100 и III/KG 26. Командиры воздушных корпусов на Восточном фронте выступили против передачи каких-либо дополнительных частей для этой задачи, и их в этом поддержали армейские военачальники. Каждый считал свой сектор самым важным.

В 20 милях от Москвы бомбардировщиков встретили первые прожектора, и некоторые Gruppen долетели без помех почти до самого Кремля. Но потом вдруг весь город превратился в ревущий вулкан, когда бесчисленные полки легкой и тяжелой зенитной артиллерии открыли огонь. Свыше 300 прожекторов ослепили экипажи бомбардировщиков до такой степени, что те с трудом различали свои цели. Московская противовоздушная оборона почти не уступала лондонской в период «блица».

В ходе этого налета немцы сбросили 104 тонны фугасных и 46 000 зажигательных бомб, не достигнув какой-либо концентрации в своих ударах. Хотя II/KG 55, чьей целью являлся Кремль, была уверена, что его поразили сотни зажигательных бомб, над объектом не появилось даже дыма. Как на следующий день объяснил бывший германский военно-воздушный атташе в Москве, на крышах Кремля уложено так много слоев черепицы XVII века, что, несомненно, хилые зажигательные бомбы не смогли ее пробить.

На следующую ночь Москва вновь подверглась налету 115 бомбардировщиков, а на третью ночь – еще 100. После этого количество самолетов стало быстро уменьшаться до 50, 30, а потом вообще до 15. Сорок девять из семидесяти шести налетов на Москву в 1941 году было проведено группами от 3 до 10 самолетов.

Таким образом, воздушное наступление на средоточие вражеской военной мощи иссякло почти так же быстро, как и началось. Люди задавали вопрос: не лучше ли было использовать люфтваффе на поле боя как летающую артиллерию? В середине сентября 1941 года Гитлер, воодушевленный ошеломляющими потерями, которые еще раз понесли русские, на этот раз в окружении к востоку от Киева, пророчил: «Наш враг уже поставлен на колени и никогда не восстанет!»

На это Сталин отвечал: «Товарищи! Наши силы неисчислимы. Скоро наш самоуверенный враг будет вынужден это признать!»

22 сентября майор Траутлофт, командир JG 54, базировавшейся в Сиверской, совершил поездку на Ленинградский фронт. Он хотел еще раз изучить город поближе через телескоп. Уже две недели его «мессершмиты» кружили над городом, обычно на большой высоте во избежание зенитного огня, который был еще опаснее, чем над Лондоном. Воздух просто кишел металлом, особенно над Кронштадтским заливом, где стоял на якоре Красный флот. Эскортируя бомбардировщики при налетах на город, «мессершмиты» ежедневно схватывались с русскими «кертисами» и «рата».

В подзорную трубу артиллерийского корректировщика купола церквей, дворцы и высотные жилые дома Ленинграда казались почти в пределах досягаемости. Город горел с обоих концов. Высоко в небе над германским передовым постом группа «Штук» в третий раз за день пикировала на русские боевые корабли. Захваченный зрелищем, Траутлофт следил, как от двадцати до тридцати машин почти одновременно разворачивались и бросались вниз в пламя зенитного огня.

В этот момент кто-то крикнул:

– Господин майор, в укрытие! Нас атакуют!

К германскому посту приближалось шесть «кертисов», осыпая все вокруг дождем осколков. Оказавшись на этот раз в положении пехотинца на передовой линии, командир истребителей среагировал совершенно идентично.

– Черт побери! – спросил он у артиллерийского офицера, лежавшего рядом с ним. – Где же наши истребители?

Это было тем более оскорбительно, что на сотни метров выше можно было разглядеть его поблескивавшие на солнце «мессершмиты». Армейский офицер с усмешкой ответил:

– Вы же знаете, господин майор, что корпус приказал все имеющиеся машины отдать для эскорта бомбардировщиков «Штука»!

Впредь Траутлофт уже знал, что это такое – попасть под налет вражеских самолетов, видя в то же время, как собственные самолеты заняты прогулкой. Откуда мог этот пехотинец знать про такой приказ?

Налеты StG 2 Оскара Динорта из Geschwader «Иммельман» на Красный флот и Кронштадтский рейд продолжались неделю. Еще со времен Кале корабли стали привычной целью, особенно в боях на Крите против британского Средиземноморского флота. Сейчас это был Балтийский флот, который в Кронштадте и Ленинграде насчитывал два линкора, два крейсера, тринадцать эсминцев, сорок две подводные лодки и более 200 вспомогательных судов – численно впечатляющая сила, которая угрожала поставкам железной руды из Швеции и морским перевозкам в Финляндию и балтийские порты, обслуживавшие северный сектор фронта.

23 сентября в 8.45 из Тырково взлетели I и III/StG 2 и через час были над целью. Сообщалось, что для защиты своих кораблей русские сосредоточили 600 тяжелых зенитных орудий, поэтому «Штуки» подходили на высоте, превышавшей 5000 метров. И затем, невзирая на ад зенитного огня, они опрокинулись и компактными группами устремились вниз. В их бомбовых прицелах очертания линкоров «Октябрьская революция» и «Марат» становились все крупнее, пока на высоте 1300 метров они не сбросили бомбы. Потом, все также слишком медленно и неуклюже, «Ju-87» вышли из пике и под косым углом стали набирать высоту, уходя в сторону.

После себя они оставили на море кипящий котел, и в этот самый момент сцену боя заснял на пленку капрал Байер, стрелок у техника-офицера Geschwader старшего лейтенанта Лау. На фото (см. вклейку) видны удары по «Марату», еще больше их вблизи от верхнего ряда орудий, а пожары распространяются на его палубах. После второго прямого попадания линкор водоизмещением 23 600 тонн со своими двенадцатью 305-миллиметровыми и шестнадцатью 120-миллиметровыми орудиями раскололся пополам и затонул. Этот последний и решающий удар был нанесен старшим лейтенантом Хансом-Ульрихом Руделем, который впоследствии будет награжден высшим орденом за заслуги в борьбе против танков и других наземных целей.

После полудня вновь появились пикировщики, и так каждый день с 25-го по 28-е. В один из них полковник Динорт видел, как какой-то «Ju-87» устремился вертикально вниз, оставляя за собой расширяющийся хвост черного дыма. Потом выяснилось, что это был командир III Gruppe капитан Штеен. После прямого попадания зенитного снаряда он, вероятно, не смог выйти из пике, и самолет в облаке пламени врезался прямо в борт тяжелого крейсера «Киров».

Массивный заградительный огонь русской зенитной артиллерии вместе с участием их истребителей и далее продолжали наносить тяжелый урон медлительным и давно устаревшим пикирующим бомбардировщикам. Но для этой цели люфтваффе ничем больше не располагало. В любой кризисной ситуации на фронте армия требовала поддержки с воздуха. Только успели нанести удар по Красному флоту в Кронштадте и сомкнуть кольцо блокады вокруг Ленинграда, как VIII воздушный корпус (в который входила StG 2) был переброшен с Северного на Центральный фронт.

Там, на 600 миль южнее, полыхало огнем кольцо окружения вокруг Киева – битва, которую Гитлер заставил своих генералов начать против их воли и которая задержала продвижение группы армий «Центр» на Москву на жизненно важные два месяца. Тут, несмотря на участие в наземных боях, люфтваффе решало еще более важную задачу по блокаде поля боя. Целых четыре недели его самолеты ежедневно и систематически атаковали все железнодорожные коммуникации на востоке и северо-востоке: станции, мосты, дефиле, поезда и локомотивы. Все подкрепления, шедшие на помощь армиям Буденного, были блокированы, все пути отступления разрушены.

И все же, несмотря на этот скорый и локальный успех, русская система железных дорог в целом оставалась практически нетронутой. Чтобы вывести из строя сортировочные станции и крупные транспортные узлы на длительное время, требовались массовые бомбежки фугасными бомбами. А у люфтваффе не было ни бомб, ни самолетов, способных доставить их на место в массовом порядке. Было нанесено несколько булавочных уколов одиночными самолетами или небольшими соединениями, избравшими тактику полетов вдоль железной дороги до тех пор, пока не встретят поезд, в котором расстреляют несколько вагонов и, может быть, паровоз или перережут линию серией бомб. Но надолго ли?

Русские стали удивительно искусны в ремонте и импровизации. Часто перегоны, казавшиеся вечером жестоко поврежденными, на следующую ночь вновь действовали. Процитируем их официальную историю: «Между июнем и декабрем 1941 года враг совершил 5939 воздушных налетов на железные дороги, ведущие к фронту. Средняя продолжительность перерыва в движении поездов составила лишь пять часов сорок восемь минут».

Успешная блокада киевского сектора сражений стала последней крупной боевой операцией люфтваффе перед наступлением русской зимы. Всего лишь несколько дней спустя она была бы уже невозможной, потому что самолеты начали тонуть в грязи, многие были просто не в состоянии оторваться от земли. Поставки материалов задерживались, а нехватка запасных частей, особенно новых моторов, быстро стала еще более острой, поскольку производство отставало от расхода.

Потому в эти осенние недели количество боеготовых самолетов стало уменьшаться в тревожных размерах, некоторые группы бомбардировщиков и истребителей сократились до каких-то трех-четырех машин. За весь октябрь 2-му воздушному флоту Кессельринга удалось провести лишь один стратегический налет на авиазавод в Воронеже – и он был выполнен одиноким дальним самолетом-разведчиком!

Новые трудности начались, когда дождь и грязь уступили место льду, снегу и арктическому холоду. Многие части люфтваффе пришлось отвести с фронта и отправить домой для восстановления сил. Когда в ноябре германская армия тщательно готовила последнее наступление на Москву, дальние самолеты-разведчики сообщили о крупномасштабных передвижениях транспорта в направлении на город с востока, особенно из Горького и Ярославля. Но на этот раз люфтваффе было не в состоянии что-либо предпринять в этой связи.

В одном из послевоенных писем Кессельринг был должен признать, что нужно было обратить большее внимание на эту активность транспорта, но в то время никто этого не сделал. Поезда шли, совершенно не встречая никаких помех со стороны люфтваффе.

И вот 5 декабря русские смогли начать свое контрнаступление на Московском и Калининском фронтах с помощью свежих сибирских дивизий. Германский фронт был вынужден отодвинуться, а главная цель, Москва, так и не была достигнута. Начались бои в жуткую зиму.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.