Окаянные и неприкаянные

Русское понятие о грехе, имеющее сегодня исключительно христианскую подоплеку, первоначально развивалось в языческой среде. Само слово грех происходит от глагола греть. Грехи – это деяния и поступки, которые жгли, испепеляли душу и совесть человека, вот отчего так трудно русскому человеку «взять грех на душу», ведь ее недолго тогда и вовсе сжечь. Представление о том, что вина, проступок жгут человеческую душу, свойственно не одному только русскому народу. В латинской языковой культуре грех – peccatum выводят из глагола peccо, с корнем, родственным нашему русскому глаголу печь, родившему понятие о печали, которая печет, жжет совесть.

Видимо, то, что мы понимаем под грехом в религиозном христианском смысле, как поступок, противный закону Божию, как вину перед Господом, – это вторичное значение данного слова. Первоначально, в язычестве, грех – это вина или преступление, приведшие к беде, напасти, несчастью, – «грех да беда на кого не живет». За вину следовало отвечать, платить: «Не бойся кнута, а бойся греха», «Чья душа в грехе, та и в ответе». Такая расплата с языческих времен у славян именовалась покаянием.

Славянский христианский термин покаяние имеет новозаветное греческое соответствие metanoja, что в греческом буквально означает перемена мышления, духовный переворот. В русском же языке идея слова покаяние совершенно иная. Индоевропейский корень koj/kaj* отражал физические и нравственные перемены в человеческом существе, и это было не только состояние перехода от сна к бодрствованию, выраженное в словах покой-почить, но и все преображения, переживания человеческой души также рассматривались в языке как переход от горя к утешению, от тревоги к успокоению, от погибели к спасению, от беды к радости. Эти состояния переходов выражены в русских поговорках: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», «Нет худа без добра».

В русском языке до принятия нами христианства подобные трансформации душевных состояний отражались в словах покаяние, каяться, окаянный… Славянский корень kai– в таких словах выражал понятия, под которыми славянское языческое племя, род, семья разумели очищение члена племени, рода или семьи от нравственного груза совершенного им преступления – от греха. Глаголы с корнем kai– описывали ритуальные действия, совершаемые над преступником. Грешника окаивали – обвиняли в совершенном преступлении, оглашали его прилюдно, затем его прикаивали – принуждали к ритуалу покаяния, сам ритуал покаяния, вероятно, включал исповедь о совершенном зле, прошение о прощении и наказание. Так преступник раскаивался, очищался от лежавшей на его совести вины. Сохранившиеся в русском языке слова отражали древний ритуал каятины. Каета – это порядок ритуальных действий, кая, или кайка, – оглашение перед народом своей вины, кайна, или цена, – принесение провинившимся выкупа за совершенное им зло, каязнь или казнь – кара за преступление. Существующие у нас в языке слова окаянный и неприкаянный как нельзя лучше свидетельствуют о дохристианских ритуалах, через которые проводили окаянных, то есть оглашенных преступниками, и неприкаянных, то есть преступников, избегших ритуала покаяния, но мучимых совестью. Вот откуда древнее выражение «ходить как неприкаянный», оно свидетельствует о том, что издревле не покаявшийся русский человек не находит себе места, мучимый угрызениями совести, ибо «Совесть без зубов, а загрызет».

Подобные ритуалы очищения от преступления, вплоть до казни, в древности звучавшей по-славянски как каязнь, существовали у многих индоевропейских народов. Пропасть в Спарте, в которую низвергали государственных преступников, именовалась кай-адас. Интересна перекличка реконструированных понятий славянского язычества с индуистской и буддистской традицией очищения от грехов, связанной с горой Кайлас в Тибете: «Как Земля совершает круг вокруг светила, дающего ей жизнь, так тибетские паломники совершают обход вокруг священной горы Кайлас. Паломники верят, что прошедший 108 кругов вокруг Кайласа гарантированно возродится в Чистых Землях на небесах. Эта гора считается священной многие тысячелетия у всех народностей, проживающих в близлежащих странах». В названии горы в Тибете и в названии пропасти в Спарте присутствует тот же индоевропейский корень kai-, несущий идею покаяния и казни с целью очищения души, совести от грехов.

Ритуал очищения от грехов существовал в дохристианскую эпоху у многих народов, но само очищение понималось разными племенами и расами по-разному. Древние евреи, к примеру, ежегодно возлагали свои прегрешения на козла и отпускали его в пустыню, полагая, что теперь именно этот козел отпущения является носителем всех их зол. Так сформировалась психология народа, который перекладывал свои вины и преступления на других, не испытывая ни мук совести, ни чувства раскаянья. У славян было иначе, здесь каждый человек сам давал ответ за свои преступления, искупал вину, внося выкуп – цену, или получал наказание – казнь. Этот древний ритуал определил психологический тип русского человека, который понимал необходимость покаяния и ответа за все, что совершил злого в жизни. На этом основывается наше русское убеждение, что «За все в жизни нужно платить».

Мы полагаем, что обряд покаяния совершался славянами-язычниками ежегодно, время его исполнения приходилось на начало весны и связано было с обновлением всего живого, пробуждением от смерти к жизни, очищением от всех накопленных за год грехов. Возможно, сроки проведения каятин зависели от лунного календаря. Эти наши предположения основаны на том, что языческие представления о ритуале покаяния впитала в себя и сохранила в отдельных фрагментах бытовая обрядность последней Страстной седмицы Великого поста. Сама Страстная неделя, в особенности ее четверг, именуются чистыми, и именно Чистый четверг у русских считается днем обновления всего крестьянского хозяйства на предстоящий год. По поверьям, в этот день в полночь приходит на землю настоящая весна, тогда же годовалым детям первый раз в жизни подстригают волосы, а каждый, кто утром на Чистый четверг легко и рано встал, будет вставать легко весь год. В Чистый четверг сохраняется в русском народе множество водных и огненных ритуалов очищения, которые, как мы полагаем, восходят к обряду ежегодных языческих каятин.

Водные ритуалы проводились и ради жертвоприношения, и ради очищения. Рыболовные артели в России еще в XIX веке именно в Чистый четверг топили в реке старую лошадь, задабривая водяного. В тот же день, в четверг, в крестьянских семьях большуха обязана была опустить в колодец или в только что вынутое из него ведро воды серебряную монету – древний выкуп здоровья, чистоты и прибыли в доме. Водный ритуал совершался также с целью омовения, очищения от всего дурного, исцеления от болезней. В народе полагали, что каждый, кто искупался в этот день как можно раньше, «прежде ворона», будет здоров. Это поверье в виде требования вымыться в Чистый четверг перед празднованием Светлого Христова Воскресения и убрать дом живо по сей день в каждой христианской семье. Девки с бабами для красоты и долголетия ходили в Чистый четверг окачиваться под куриной насестью, девушки спешили умыться в Чистый четверг пока ворона не закаркала, чтобы «любили добрые люди».

Огненные ритуалы, сохраненные обрядами Чистого четверга, не в меньшей степени свидетельствуют о некогда существовавших у славян языческих каятинах. Здесь просматриваются осколки обряда жертвоприношения или принесения выкупа – цены за грехи людей. Именно с этим связана вера в языческие четверговую соль и четверговую свечу. Четверговой солью называют соль, которую калят с квасной гущей только в Чистый четверг, она считается целебной и применяется при снятии призоров и колдовства. Соль и квасная гуща (хлебная закваска) – ритуальные хлеб да соль, приносимые когда-то язычниками своим божествам как жертвоприношение, как выкуп за совершенное в течение года зло. Остатки сожженной жертвы – четверговая соль – сохранялись как благословение языческих божеств на весь грядущий год. Такова же роль четверговой свечи, в образе которой совместились языческие и христианские представления о жертвоприношении. Свеча, поставленная в православном храме как образ молитвы к Богу и символ покаяния, в народном представлении сохранила значение оберега от бед и болезней, которую присваивали, по всей видимости, остаткам жертвоприношений в языческом ритуале каятин, приуроченных после принятия христианства к Чистому четвергу Великого поста. Свечу от четверговой всенощной давали в руки больным или мучающимся родильницам, четверговыми свечами выжигали кресты на потолках и притолоках для изгнания нечисти, а зажженная четверговая свеча, согласно поверьям, предохраняла жителей в грозу от грома и молнии, которые традиционно считались символом кары небесных сил.

В описанных здесь обрядах мы почти не находим того, что можно было бы обозначить древним термином каязнь, видимо, умерщвление преступников не было свойственно славянам-язычникам. В нашем языке сохранились свидетельства, что преступник обычно изгонялся, извергался из рода и семьи, но не подвергался смерти. Таковы слова изгой, изверг и враг, обозначающие людей извергнутых, изгнанных из общины и племени, лишенных помощи рода и средств к существованию. Следы обряда изгнания – казнь преступников в русской общине – сохранялись вплоть до XIX века.

Согласно поверьям, парни и девушки в Чистый четверг с зажженными лучинами, с метлами и кнутами скакали на лошадях по улицам, с шумом и гиканьем, чтобы отвадить от селения нечисть, потом в полях ставили две жерди и строили вокруг них тесную изгородь, чтобы нечисть сквозь изгородь не прошла. Мы полагаем, что слово нечисть в древности обозначало тех, кто не прошел обряд покаяния, не очистился от грехов. Осужденные на каязнь обществом и изгнанные из семьи, рода и племени, они-то и ходили неприкаянными. Их охаивали, так изменилось в огласовке слово окаять, – ругали и проклинали.

Таковы, на наш взгляд, остатки древнего языческого обряда покаяния, имевшего, по-видимому, ритуальное название каятины. Обряд этот после принятия славянами христианства стал вытесняться христианским таинством покаяния, которое состоит в том, что «христианин, искренно и сердечно раскаиваясь в своих грехах и намереваясь исправить свою жизнь, с верою во Христа и надеждою на его милости, излагает устно свои грехи перед священником, который также устно разрешает ему его грехи. При видимом изъявлении прощения священником кающийся невидимо разрешается самим Христом и снова становится невинным и освященным, как после крещения».

Языческое покаяние у славян естественно сменилось христианским взглядом на очищение от зла и греха, в результате слова наполнились новым богословско-христианским смыслом. Но в архетипах нашего мышления стойко сохраняется представление о том, что покаяния на исповеди мало для очищения человека от тяжких грехов. Мысль о расплате за большое зло всегда присутствует в русской душе. Эта расплата, или искупление вины, в нашем представлении если не совершается добровольно исправлением совершенного зла, то приходит через судьбу, исконно понимаемую как Суд Бога.

Психологический склад русского человека, обязанного искупать свои прегрешения, часто оборачивается надрывным самобичеванием «Сам виноват!». Мы в отличие от евреев не склонны перекладывать свою вину на других. Но в противоположность западноевропейцам, доведшим языческую идею выкупа грехов до формальных индульгенций, соединяем древнюю традицию искупления вины с духовной исповедью, что породило русское христианское понятие покаяния – исправление совершенного зла волей и силами самого виновного.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.